Тонкие грани (том 4)
Шрифт:
— Тогда мы напротив входа встаём?
— Да. Будьте готовы, если что, — кивнул я.
— Да, без проблем.
Прежде, чем выйти, я огляделся, а то мало ли. Парни вряд ли смогут меня спасти от пули, так как не импульсники. Поэтому что с ними, что без них… А внутри никто нападать не станет. Не знаю уж, откуда пошёл этот договор о нейтральной зоне, но он есть. К нему ещё относятся больницы, так как если ещё и там начнут убивать, то будет хаос. Но про больницы я могу понять: в конце концов, никто не хотел, чтоб их лишили возможности лечиться, хотя в больницу пойдут или те, кто не боится сесть, или те,
Я приехал специально в то время, когда прихожан будет наименьшее количество — в разгар рабочего дня. В этой части города даже машин было мало, что только играло мне на руку в плане безопасности. На тротуаре перед храмом было совсем немноголюдно — редкие прихожане, одни старики, кланялись храму, пятясь назад, как это положено делать. Такое соблюдали поистине верующие люди. Раньше и моя семья так делала, хотя теперь мне это казалось нелепым и смешным.
Подошёл ближе и почувствовал неприятное ощущение. Нет, Святой Свет не пытался изгнать из меня тьму или ещё что, как это ни печально. Просто на какое-то мгновение на меня налетели воспоминания из моего прошлого. Для кого-то другого может они бы и были тёплыми, но для меня это было равносильно битому стеклу на рану. Поэтому, стремясь хоть как-то заглушить эту неприятную ностальгию, я вытащил сигарету и закурил. Втянулся, будто пытаясь дымом успокоить сердце, и простоял так секунд десять, прежде чем открыл дверь и попал в большой внутренний зал.
Это было классическое помещение для таких видов построек: высокий, уходящий вверх потолок, справа и слева шли ряды колонн, за которым тоже было пространство. В самом зале рядами шли длинные деревянные скамьи, заканчивающиеся перед большим столом, на котором лежал золотой чан и несколько кубков из того же материала.
Нет… одной сигаретой здесь не отделаешься, потому за первой тут же пошла вторая, а потом и третья, на которой мне хоть как-то удалось взять себя под контроль. Этот… храм действовал на меня скорее разрушительно. Точнее, не на меня, на мою память, на мои воспоминания, которые я давно похоронил. Сейчас этот знакомый зал буквально раскапывал трупы, которым в этом мире давно уже не место.
Только здесь оказался, а уже пропитался ненавистью.
— Дьявол… — пробормотал я, отбросив третью и закурив четвёртую. — Я уже ненавижу это место… А ты, Эйко?
— Ауаия! — был мне радостный ответ ребёнка на руках, который всё тянул и тянул ко мне ручки в своём комбенизончике. Всё-таки уже далеко не лето на улице. Но удивительно то, что здесь было тепло.
Слишком тепло.
— Не согласна со мной? Ну, сейчас тебя осветят хорошенько, и посмотрим, как ты заугукаешь.
— Ауяау!
— Ой ты радость-то какая. Ну смейся, смейся, пока можешь. Потом же плакать будешь.
— Уау!
— Вот тебе и уау, — я огляделся. — Давай поищем, кто тут нас освятит.
Ловя недовольные взгляды местных прихожан, выглядящих столь же жалко, как и город вокруг них, но находящих деньги, чтоб бросить в коробку с надписью «пожертвования», мы прошли по центральному проходу между скамеек. Дошли до стола, остановились, ещё раз огляделись.
— Эйко, знаешь, что эта религия самая молодая, — огляделся я. —
— Уа.
— Да-да, нахватала то тут, то там. Кстати, меня тоже когда-то там в детстве освещали, но я ни черта не помню уже. И нет никого… Ладно, подождём, ты же не против, верно?
В ответ Эйко начала пускать слюнявые пузыри с довольной физиономией. Какое счастье, куда бы деться.
Кроме прихожан, в храме никого не было. Ни святых матерей, ни святых отцов. Так как религия развивалась несколько иначе от того же христианства, тут были немного другие традиции и правила. Например, священнослужители здесь были как женщины, так и мужчины, причём особого упора, кто главный, не было. Тут был святой отец, святая мать, пониже рангом святые сёстры и братья, ещё меньше ранг, младшие святые сёстры и братья, но они были больше кем-то типа работников, чем служителями.
И в данный момент я ни одного из них не видел. И время вроде не полдень, чтоб они шли молиться. Странно…
Пока я стоял, пытаясь сообразить, что делать, мимо прошла какая-то бабулька, которая одарила меня презрительным взглядом.
— Курит в храме, да при маленьком ребёнке. Во тьму, никак, провалился, — проскрежетала она.
Я посмотрел на неё, после чего выдул облачко дыма, не вытаскивая сигареты.
— Вы что-то хотите мне сказать? — поинтересовался я вежливо.
— Чтоб тебя на путь истинный наставили, олух, — прохрипела она, после чего медленно, опираясь на свою палку, двинулась к выходу.
Вот здесь, честно говоря, у меня случился небольшой разрыв шаблона. Меня никогда не трогали старые люди, однако, как и у многих, сложился стереотип, особенно про верующих, что дай волю, и они тебя с говном смешают. Столько проклятий навешают, что задумаешься, а действительно этот человек верит в Святой Свет и следует одному из главных заветов: «Вывести ближнего своего брата иль сестру на Свет Божий, чтоб он очистился от Тьмы, его душу сковавшей»? Я всегда относился к этому снисходительно, пусть иногда меня это и раздражало, и я ожидал, что мне припомнят родителей или пожелают сгинуть во тьме, а тут прямо добра пожелали.
Невольно я даже проводил бабульку взглядом.
— Видела, Эйко? — тихо обратился я к малышке. — Вот кем надо быть, даже тому, кто тебя раздражает, желать искренне исправиться. Все бы были такие…
— Яу!
— Надеюсь, что когда вырастешь, станешь красивой здоровой девчонкой, которая будет парней очаровывать и верёвки вить, не будешь опускаться до всяких потаскушек, которые мозги на одно место накручивают.
— Яаяуэ!
— Так, хватит слюни пускать, — вытер я ей пелёнкой рот. — Мы цивилизованные воспитанные люди. Согласна со мной?
— Тбрьбрьбрьбрь… — напускала она слюней.
— Какая мерзость, Эйко… — поморщился я и начал вытирать слюни, присев на одну из скамей.
Но мои попытки стереть её слюни вызывали у маленькой бестии только ещё больше радостных слюней, словно для неё это была игра, цель которой — залить слюнями всё, что есть в округе. Её угуканья и странные звуки разносились по храму, не сильно при этом нарушая спокойствие. Они словно растворялись в нём эхом, наполняя жизнью, как это происходило с голосами других прихожан.