Тонкий профиль
Шрифт:
Но улыбка Усачева быстро увяла под строгим взглядом Осадчего:
— Так вы не слышали об этом?
— Нет.
— И ничего не знаете? — наступал Осадчий.
— Вообще-то слышал кое-что, — уступил Усачев. И добавил: — В общих чертах.
Кто-то в зале хихикнул.
— В общих, значит? — укоризненно повторил Осадчий. — Да будь я не начальник цеха, а только мастер, и то разве бы не знал, кто у меня пьяница? Я бы даже знал, с кем он пьет сегодня и с кем будет пить завтра!
Снова легкие смешки в
Однако директор не собирался сводить разговор к шутке.
— Я думаю, нечего выгораживать Тищенко, его надо снять с работы! — заключил он.
Грешным делом, я подумал, что суровое это решение пришло к Осадчему внезапно, как разрядка негодования. Однако и после недолгой паузы директор с новой силой повторил:
— Снять, снять! Хватит церемониться с пьяницами. Отделу кадров строгое указание: случайных людей с улицы не брать.
Возможно, слово "случайный", наконец, растормошило Усачева.
— Какой же Тищенко случайный? — выкрикнул он с места. — Тищенко институт закончил.
— Тем хуже! — отрезал Осадчий. — С высшим образованием можно найти занятие и получше! Все!..
Однако это было еще не все. На следующий день Игорь Михайлович, по доброте душевной, сделал попытку отвести от головы Толика карающий меч директорского гнева. Или хотя бы смягчить удар.
Он с секретарем цехового партбюро и начальником смены явился к Осадчему с заверениями, что Тищенко в вытрезвителе не бывал и фамилии его в списке клиентов этого заведения нет.
Я случайно оказался в кабинете Осадчего, когда начался этот разговор. Надо было видеть, как Осадчий посмотрел на членов "представительной" делегации.
— Радетели! — произнес он с пропитанной горечью укоризной. — Чувствительные радетели! Как мы готовы всегда к снисхождению, и нет греха, который бы мы охотнее прощали, чем пьянство.
— Но если человек клянется, — Игорь Михайлович от возбуждения даже замахал руками. — Вы же знаете, как это в милиции бывает, ошибутся — и будь здоров! Вы простите, Яков Павлович, но тут судьба человека.."
Осадчий снова недоверчиво покачал головой:
— А у меня чутье на таких людей. Как лакмусовая бумажка на всякое вранье.
Все угрюмо помолчали. Я почувствовал, что лакмусовая бумажка как-то не убеждала, и в глазах присутствующих директор мог показаться черствым человеком, почему-то озлобившимся против молодого парня. Всем было неприятно. И Осадчий, конечно, увидел это.
— Ну что ж, тогда выясните, был или не был. Пусть в вытрезвитель поедет комиссия от завкома. Завтра же… — решил он.
Комиссия поехала. И, к удивлению многих, выяснила, что в вытрезвителе три раза побывал именно Толик Тищенко, а не кто-то другой, записавшийся под его фамилией. Более того, сам Толик приезжал к врачу вытрезвителя и очень просил, чтобы врач его фамилию в книге записей переделал на другую или
Я был поражен такой развязкой. Толика Тищенко сняли с инженерной должности и перевели мастером на участок.
Прошло немногим более недели. Толик работал в тот день в ночную смену, я позвонил Усачеву, попросил задержать мастера на полчаса после смены. Когда утром, около восьми, я пришел в контору цеха, Тищенко уже ожидал меня.
Сам Игорь Михайлович куда-то ушел, любезно предоставив мне свой кабинет. Я сел за его стол, Толик — рядом, на стул, который я ему пододвинул.
Короткая, под плюшевого мишку стрижка, очки придавали его круглому лицу выражение серьезности и некой общей интеллигентности. Спокойно посмотрев на меня, Толик спросил, зачем я хотел его видеть. Тихий голос и небольшой нервный тик в правом углу губ только усиливали впечатление душевной замкнутости и вместе с тем ранимости. На первый взгляд в Тищенко можно было предположить кого угодно: молодого физика, поэта, социолога, но только не завсегдатая вытрезвителя.
— Мне хочется поговорить откровенно, по душам, — сказал я, ощущая неловкость в предвидении трудной беседы.
Он кивнул.
Если бы Толик даже хотел, он уже не мог уклониться от разговора и, видно, приготовился вытерпеть его. Я это почувствовал, и мне стало неприятно. Мы немного помолчали.
— Так что же с вами стряслось?
— А ничего, — он пожал плечами. — Просто попал один раз в вытрезвитель.
— Случайно?
— Да.
— А остальное вам присочинили?
Он снова охотно кивнул, поддерживая эту версию, как, наверное, поддержал бы сейчас любую другую.
— Ав чем же причина?
Я думал, он скажет. Может, и в самом деле неудачи в работе, семейные размолвки или чувство неудовлетворенности?
— Да нет никакой особой причины, — он снова пожал плечами. — Просто выпил. В цехе совершаются, ей-ей, куда более серьезные проступки. И ничего. А тут такой гром!
И Толик стал говорить, что строго юридически перевод его в мастера вообще незаконный. Он мог бы обжаловать это решение в суд. Если бы захотел. Но он не хочет.
"Странно, почему же не хочет?" — подумал я.
— Зарплата теперь даже выше стала, — словно почувствовав мое недоумение, пояснял Тищенко.
Потом Толик добавил, что раньше в планово-распределительном бюро цеха у него под началом были две девушки, а сейчас, как у мастера, тридцать мужчин-сварщиков. Значит, как бы выросла и ответственность.
В общем, по его словам, как ни верти, получалось, что он, Толик Тищенко, от перевода в мастера даже выиграл. В этом он хотел меня уверить. Я же видел, что все не так. И не в деньгах дело, и не в количестве подчиненных. А в том, что Толик отстранен от инженерной работы.