Тоннель
Шрифт:
— Можете не отвечать, — сказала она, — давайте я попробую угадать. Вы едете с дачи и, значит, обратно, скорее всего, ничего не везете. Допустим, у вас была одна или даже две бутылки, и одну вы наверняка уже выпили ночью. А может, и обе, — продолжила она, сверяясь с блокнотом, — потому что в машине вас... двое. Но даже если вторая бутылка еще не закончилась, как вы думаете, на сколько вам ее хватит?
Лысоватый молчал.
— А вы? — продолжила большая женщина, выбирая следующего адресата, румяную патриотову жену. — Предположим, просто предположим, что нас освободят не сегодня, а,
Мама-Патриот нахмурилась и оглянулась на мужа.
— Ой-ой, — тихо сказала Саша. — Кажется, у нас сейчас начнется коммунизм.
— Да пускай хоть что-то уже начнется, — так же тихо ответил Митя, которому до смерти надоело и стоячее это собрание, и толкучка, и особенно — женщина-завуч с ее блокнотом. — Главное, чтоб закончилось поскорее. И вообще, что плохого-то в коммунизме?
— Дурак ты, Митька, — прошептала Саша и взяла его за руку, и он сразу забыл обо всем, потому что впервые за долгое время она назвала его Митька и прикоснулась сама, привычно, как раньше.
Женщина-Мерседес резко повернула голову и прищурилась, как будто расслышала шепот и теперь искала источник, и Митя отчетливо понял вдруг, что этого допустить нельзя, качнулся вперед, и загородил жену, и сделал пустое лицо. И рассердился на себя только после, когда неприятная баба в костюме отвернулась.
— Нам всем придется сейчас чем-то пожертвовать, — звучно сказала женщина-Мерседес. — В тоннеле несколько сотен машин. Кому-то из нас нужны лекарства, кому-то — вода или еда. Или медицинская помощь. Все это возможно только в случае, если мы будем сотрудничать. Ваше беспокойство понятно, но нам нужна полная открытость, иначе мы не сможем помочь друг другу. Так что давайте не будем тратить время на споры и займемся делом. Кто еще не записался? Подходите! — и снова щелкнула ручкой.
Повисла неловкая пауза. Подходить никто не спешил, а дачница в шортах, напротив, даже отступила на шаг и скрестила на груди свои зеленые руки. Похоже, затея с переписью стремительно теряла привлекательность.
Я все испортил, подумал доктор, я опять все испортил.
— Послушайте, — начал он, — все лекарства сдавать не нужно, правда, это неудачная идея, я только...
— Ну разумеется, не нужно, — перебили его, и на опустевший пятачок у полицейского Форда шагнула низенькая круглолицая женщина с царапиной на щеке. — Мне кажется, мы немножко увлеклись (тут она выразительно поглядела на чиновницу с блокнотом). Забирать у людей личные припасы — это уже какая-то... продразверстка, извините. Нет, так мы делать точно не будем. Все взрослые люди, если кто-то захочет поделиться, пусть решает сам. Но воду! — она подняла палец. — По крайней мере, воду, которая нужна всем, можно взять вот здесь. Тут хватит на всех.
Пухлый палец с коротким малиновым ногтем изменил направление и указывал теперь на пыльную Газель с надписью «Напитки Черноголовки» на борту.
Молоденький таджикский Газелист из речи женщины с красными волосами почти ничего не понял, как не понимал и все предыдущие разговоры, хотя вслушивался старательно и окошко не закрывал. Но палец, который она направила прямо ему в лоб, и то, как все эти незнакомые люди
— Вы ведь не против начать с воды, правда? — спросила маленькая женщина, и улыбнулась, и взглянула высокой прямо в глаза. — Не хочу мешать вам делать вашу работу, но, по-моему, вода нам сейчас гораздо важнее вашего списка, как вы думаете?
Голос ее звучал мягко, но стоявшему рядом доктору показалось, что между двумя женщинами происходит еще один, молчаливый диалог, интонации в котором далеко не такие дружелюбные.
— Да чего тут думать, — сказал Патриот. — Пить-то надо.
— У нас вчера еще вода кончилась, — сказала дачница в шортах.
— А у нас полбутылки осталось! На двоих! — мстительно вставил лысоватый мужчина в жилетке.
Чиновница в синем костюме медленно закрыла блокнот, завернула колпачок ручки и убрала ее в карман пиджака. Лицо у нее было спокойное и задумчивое, как у человека, который столкнулся с любопытной задачей и выбирает вариант решения.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Давайте займемся водой.
И пошла к Газели.
— Двери закрой, — быстро сказал седой таксист из Рено своему юному соседу и ответа дожидаться не стал, перегнулся с пассажирского кресла, и сам нажал на кнопку замка, и завертел рукояткой стеклоподъемника. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 08:14
Ничего, конечно, не помогло — ни то, что он опустил голову и перестал смотреть, ни запертая дверь и поднятое окно, ни даже его опасный пассажир. Снаружи раздался стук, уверенный и требовательный, и когда он поднял глаза, они стояли вокруг Газели — женщина с красными волосами, большая женщина с белыми, сердитый толстый человек из УАЗа и еще десяток незнакомых, которых он не узнал. Лица у них сейчас были одинаковые, с одним и тем же выражением, так что пытаться запомнить их не было смысла. Беловолосая женщина подняла свою большую белую руку и постучала еще раз.
— Откройте, — сказала она.
Через стекло ее голос звучал глухо, как из-под воды.
— Не открывай, брат, — сказал таксист из Рено. — Я говорил тебе, они всё заберут.
— Это неразумно, — сказала большая белая женщина за стеклом. — Вы же сами понимаете, вам придется открыть. Людям нужна вода.
— Он по-русски не понимает, — сказал Патриот, подошел к водительскому окну, сложил ладонь козырьком и заглянул внутрь. — Эй, слышишь? Вода! Во-да! Не понимаешь?
Молодой водитель Газели отодвинулся от окна как можно дальше и неуверенно посмотрел на таксиста. Тот покачал головой.
— Подождите, вы пугаете его. Надо объяснить, — сказала мама-Пежо и задрала голову. — Здесь очень много людей! — сказала она громко. — Они хотят пить! Дети хотят пить! — и показала, поднесла ладонь ко рту. — Пожалуйста!
— Да не понимает он ни хрена. Чего их на работу берут-то таких. Переведи ему! — крикнул Патриот таксисту и снова постучал.
Седой темнолицый таксист сложил руки на груди. Красномордой обезьяне, очевидно уверенной, что таджики и узбеки говорят на одном языке, он отвечать не стал. Обезьяна, скорее всего, даже не видела разницы.