Топ-модель

Вечная Ольга

Он вклинивается между нами. Охмелевший мозг выдает страшную идею, что Лев пытался меня напоить. От паники я всем телом льну к Максиму, тот как-то резко вздыхает в ответ.

— Тебя никто не звал сюда, Одинцов, — рычит Лев. — Бери свою воду в баре и проваливай.

— Иди на хуй, — выдает Максим.

Обнимает крепче и ведет к лестнице под аккомпанемент моего колотящегося сердца.

Глава 8

Яхта качается... Или качаюсь я?

Перила лестницы. Хватаюсь за них, падаю! У-ух! Голова кругом.

Максим

резко оборачивается и приобнимает за талию, помогая удержаться.

— Нормально?

Наши глаза встречаются, и я обжигаюсь. Смотрела глазами, а больно в груди. Быстро опускаю свои. У него руки красивые — крепкие. Рукава закатаны, видны вены. Ладони широкие. Он сжимает меня прямо сейчас. Сглатываю.

— Осторожнее, Аня, — говорит тише. Отворачивается.

Пульс бах-бах-бах.

Максим спускается первым, я осторожно держусь за перила и за его плечо, чтобы не скатиться кубарем и не сломать шею. Лестница здесь крутая. В самом низу он оборачивается и подает руку, я опираюсь на нее, и мир снова кренится набок, я неудачно падаю, и он опять ловит. У-ух!

— Это шторм? Извините, меня шатает, — выдаю.

Максим сжимает мою талию. Сердце колотится, я заглядываю ему в глаза и целый миг не понимаю, почему не сделала так сразу, при знакомстве. Очевидно же, что хорошо.

Очень хорошо.

— Не должен по прогнозу, — отвечает он. Отпускает. Отворачивается.

Смущаюсь. В коридоре полумрак. Голос Максима кажется таинственным. Я скидываю туфли, потому что сил больше нет.

— Хорошо, что вы пошли первым и ловили меня. Я сначала удивилась, ведь девушек пропускают вперед, а вы все продумали заранее.

— По этикету на лестнице мужчина всегда стоит ниже.

— Да-а?! — поражаюсь. — Вы напились в хлам и все равно действуете по этикету?! Вы из тех, кого лупили розгами и ставили коленями на горох?

Максим хрипло смеется, опирается рукой о стену и чуть склоняет голову.

— На гречку.

— Серьезно?!

— Пипец, малая, я и правда напился до вспышек перед глазами. Это как. Вообще. Где ты взяла то шампанское?

— Вы употребляете в речи слово «пипец»?

— Не ругаюсь матом при леди. Ты сама себе налила?

— У меня тоже вспышки! — заявляю. В эту секунду открываются резервы, меня наполняет энергия, а жажда сменяется каким-то жгучим жаром. — Мне даже нравится! Я так классно себя чувствую! У-ух! — Кружусь на месте, танцую.

Макс прислоняется плечом к стене и смотрит на меня, слегка улыбается, и я снова кружусь. Он усмехается.

А я думаю о том, что он красивый. Нет, он сверхкрасивый, причем красоту его описать очень сложно. Я от таких мужчин всегда за километр держалась. В нем нет ни грамма женственности, в отличие от парней, с которыми я недавно познакомилась на съемках. От начала и до конца мужик. Высокий, спортивный, плечи эти пловца. Он с татуировками и заломом между бровей. Он взрослый в каждом жесте, в каждом слове. Грубый, уверенный в себе. Со щетиной на лице, квадратным подбородком и всем прочим, что оттолкнуло бы в других. Но Макс почему-то нравится. Он

так сильно нравится, что подгибаются пальцы ног. Запыхавшись, останавливаюсь перед ним и заглядываю в глаза. Сердце бахает, голова кругом. Его рот приоткрывается, я привстаю на цыпочки.

Пол покачивается снова, я теряю равновесие, и Максим меня ловит. Прижимает к себе быстрым движением. Грудь у него твердая, пахнет он... по-мужски, собой, ладонь широкая на талии. Ни сантиметром ниже. Сердце молотит, ноет, болит. Господи.

Максим наклоняется и целует в губы. Следом мир тонет в темноте.

Я застываю и умираю всем существом, каждой клеточкой. Боже... Что он творит?!

Пошевелиться не в силах. Сердце делает кульбит, потом еще один — там целая олимпийская серия. Губы Максима не наждачка, как могло показаться ранее, когда грубил и слал матом. Они... мягкие. Я закрываю глаза и, обалдев, робко отвечаю.

Он обнимает надежно и тепло обеими руками. Я ощущаю на своей коже мятное дыхание, я дрожу от вопиющей близости. Макс совершает еще движение губами, а потом еще одно — чувственное, нежное, и я остаюсь пораженной в самое сердце. Я в жизни не могла подумать, что он... что с ним... может быть сладко. Пробую, отвечаю, я... растопыриваю пальцы рук. Я... отчего-то с ума схожу.

Это так приятно. Господи, как это приятно.

Нерешительно обнимаю его за шею. Трясет. Трясет от того, какой он... большой, взрослый, настоящий герой, сейчас — внимательный и осторожный.

— Аня, Аня. — Максим отстраняется мягко. — Тише, девочка. Не туда я нас веду.

— Это шторм.

Сердце где-то в горле. Пальцы рук и ног покалывает, а в груди и внизу живота печет. Печет с каждым ударом все сильнее, как будто кипятком в меня брызгают.

Максим на секунду к себе прижимает, и я чувствую себя невесомой.

— Я испугалась этого Льва Васильевича очень сильно. Спасибо вам. Спасибо.

Он качает головой.

— Сука. Я его зарою. Завтра. Шампанское.

— Я не понимаю.

— Ты сейчас запрешься и ляжешь спать. Никому не открывай. Особенно мне.

— Почему особенно вам?

Стреляет глазами, отворачивается.

Душа замирает. Мы крепко держимся за руки, пока идем по коридору. Прямой физический контакт искрит. Я представляю, что мы вот так идем по городу вдвоем. Представляю и шалею от собственной смелости.

Мир падает на другой бок, Максим тоже покачивается.

— Вы пьяны?

— Я тебя. Пиздец хочу.

Прошибает насквозь. Я больше не чувствую ни рук, ни ног, ни тела. Застываю от ужаса, вспоминаю ту каморку, фотографа.

— Не трону, не бойся. Где твоя каюта?

Коридор какой-то бесконечный. Поворачиваем. Всё, о чем я думаю, — это Макс.

— Максим. Максим. Имя красивое.

— И у тебя красивое.

— Правда? Спасибо. Меня в честь бабушки назвали. Мама хотела Кирой, но папа настоял.

— Аня, ты и сама красивая. Если бы я был твоим отцом, я бы приставил к тебе охрану. Блядь. Что происходит. — Он качает головой. — Охрана бы нам не помешала уже сейчас. Где, ты сказала, твоя каюта?

— Я не знаю.