Тополиный пух
Шрифт:
Вот один из таких примеров:
«Постановление по делу о признании права собственности…» и так далее, «принятому к производству в порядке надзора по протесту заместителя Председателя… Оставить решение Федерального арбитражного суда без изменения, а протест без удовлетворения».
Что можно сказать? Под постановлением стоят подписи всех членов Президиума Высшего арбитражного суда РФ. Естественно, истец недоволен, но мстит почему-то именно тому, кто внес протест. Это справедливо?
Но можно ведь и так поставить вопрос: судейский чиновник взял крупную взятку, выдал определенные гарантии, но ничего не сделал! И сослался: мол, я, к сожалению, не один, другие были против.
И так решительно по всему тексту…
Степанцов ткнул в свои подчеркивания на газетных полосах и устало бросил карандаш.
— Ну, хорошо, — кивнул Меркулов, — я согласен с вами, что большинство… Вы настаиваете, что все? — добавил он, увидев протестующий жест Степанцова. — Пусть все факты передернуты и не имеют под собой оснований к обвинению вас во взяточничестве и коррумпированности, пусть. Но касаемо. морального облика… хм, в смысле этих развлекательных эпизодов с девицами легкого поведения, это как?
— Ну, Константин Дмитриевич! — огорченно развел руками Степанцов. — Ну, какой из меня, извините, «моральный разложенец»? У меня единственная жена, взрослая дочь — студентка, излишеств я себе практически никаких не позволяю. Бывает, конечно… правильнее сказать, бывало, что и собирались по-приятельски, и поддавали, и подружки были, но это ж когда?! Теперь уж и не упомнить! Как же можно всякое лыко в строку? Не понимаю…
— Значит, отрицаете?
— Отрицаю! — категорически отрезал Степанцов и помрачнел, словно его попытались уличить в чем-то паскудном.
— Значит, за этой публикацией лично вы видите политику? Одну только политику?
— И ничего кроме! — затряс головой Степанцов. — По всем перечисленным в мой адрес обвинениям есть официальные постановления. Канцелярия Высшего арбитражного суда вам их охотно представит. Товарищ, которому вы поручите, может все это посмотреть и убедиться лично. А касательно сплетен и этой заключительной грязи о моральном облике? Не знаю, может, вы посоветуете мне в суд обратиться, чтобы защитить собственное имя? И вызвать газету в качестве ответчика, если они не назовут автора?
— Я бы не возражал, если бы был абсолютно уверен, что подобное судебное разбирательство не нанесет вам куда большего вреда, нежели быстрое и негромкое расследование. А почему, кстати, вы решили именно в Генеральную прокуратуру обратиться?
Степанцов посмотрел на него такими глазами, что Константин Дмитриевич только вздохнул. Ну, правильно, любая милиция пошлет его подальше. Несмотря на его высокий пост. А московские суды наверняка настолько завалены подобными делами о защите чести и достоинства, что ранее чем через год никакого решения не примут. А Генеральная прокуратура — как же! — она должна забегать от такой чести!
Меркулов почувствовал нарастающее в нем раздражение и поморщился. Опять его старательно втягивают в проклятую политику, в постоянную грызню на высшем уровне, главным выигрышем в которой является «доступ к телу», как говаривали еще с брежневских времен.
Но ведь в статье этого Метельского… Ну да, и по этому поводу Степанцовым было сказано, что он уже пытался восстановить в памяти все дела, которые, так или иначе, проходили через его руки, — в поисках некогда обиженного им человека, но даже ничего близкого припомнить не смог, не было в его жизни Метельского! Никогда не было, он безусловно и категорически
Но у Меркулова мелькнуло другое соображение. Он обратил особое внимание на то обстоятельство, что основной, если так можно выразиться, пафос этой статьи заключается вовсе не в том, чтобы открыто обозначить какую-то политику. И опубликована статья вовсе не в «желтом» издании, а в приличном еженедельнике, имеющем хороший тираж и пользующемся определенным интересом на Лубянке, не для того, чтобы перекрыть дыхание некоему Степанцову и не допустить того занять кресло Председателя Высшего арбитражного суда, хотя, по большому счету, и это не исключено. А написана она исключительно затем, чтобы просто уничтожить, смешать с грязью человека, которого автор, кем бы он ни был, за такового не считает. Интуиция подсказывала такую версию, как опять сказал бы Саня Турецкий.
«Тьфу, будь ты неладен! Ох, и дождешься ты у меня, Александр свет-Борисович!» — Меркулов даже мысленно погрозил своему другу пальцем и внимательно посмотрел на Кирилла Валентиновича — что тот скажет? Но Степанцов продолжал всячески отвергать любые личные мотивы — политика, и только политика, грязная игра, к которой лично он никогда не имел отношения и не желал бы и впредь иметь.
Категорично и… неубедительно. А если что и вызывало доверие к его словам, так это сам факт слишком «своевременного» опубликования пасквиля. Да, удачнее момента, чтобы напрочь выбить человека из седла, не придумаешь.
— Один вопрос, как говорится, не для печати, Кирилл Валентинович, — не зная, что делать и чем завершить беседу, сказал Меркулов.
— Любой, — поспешил Степанцов, — от вас в этой ситуации у меня секретов быть не может. — Он помолчал, словно что-то прикидывая, и добавил: — Слушай, Костя, ну что мы с тобой все на «вы»? Как будто не знаем друг друга больше четверти века? Я понимаю — при посторонних, а так-то? Давай по-простому, а?
— Давай, — улыбнувшись, пожал плечами Меркулов. — Ну а если, положа руку на сердце, все эти грязные намеки на девок… всякие «банные дела»… — Он ткнул кончиком своего карандаша в газетную полосу, в большой отчеркнутый абзац, касающийся «аморалки». — Тут вот… как нам быть? А вдруг вещественные, так сказать, свидетельства остались? И будут неожиданно предъявлены? Мы ж с тобой не первый день живем на свете и всякое повидали, да и в газетах, и по телевидению демонстрировали. И что у нас получится? Маленькая ложь относительно остальных обвинений, которые могут в самом деле оказаться несостоятельными, окажется подобной бомбе и задавит своим общественным взрывом все остальное.
Степанцов, поправив очки, близоруко наклонился над текстом, снова пробежал глазами, задумался, возможно, делая вид, что вспоминает, но отрицательно покачал головой.
«Ну, что ж, — подумал Меркулов, принимая окончательное решение, — Саня, конечно, не обрадуется и будет по-своему прав. Однако не выполнить личного поручения своего прямого начальства, то есть генерального прокурора, он не сможет. А зная его принципиальную въедливость в подобных вопросах и отсутствие всякой щепетильности, когда речь заходит о людях, которым выставлены подобные обвинения, можно сказать с уверенностью, что вся подноготная Кирилла Валентиновича будет им раскручена до донышка и выставлена напоказ. Сколько это займет времени, одному Богу известно. Но если они хотят иметь результат, они его получат».