Топор правосудия
Шрифт:
– «Голубая», что ли? – попытался уточнить Пащенко.
– «Голубой», Вадим, это мужик, который во время «белого» танца приглашает мужика. А Самородова из тех девчонок, которая обязательно пригласит девочку. Последствия тех времен, когда в нашей стране на десять девчонок приходилось девять ребят. Поневоле выкручиваться начнешь. Е-мое, холодно-то как…
– Да заводи ты свою трахому! – махнул Пащенко. – И жди здесь. Пошли, Струге.
– Может, тебя слегка подкрасить? – напоследок спросил Пермяков.
– Себя подкрась! – без обиды буркнул Вадим,
– Морозко, – поправил Струге.
Подниматься решили пешком. Для обсуждения плана предстоящей работы оставалось ровно столько времени, сколько было нужно для преодоления восьми лестничных пролетов. Как обычно бывает в положении цейтнота, было обсуждено не менее десятка коварных, полностью обреченных на успех планов. Но, что тоже вполне естественно в таких случаях, позвонив в дверь Самородовой, оба юриста поняли, что у них нет никакого плана.
– Витя, это ты? – раздалось за дверью.
Услышав знакомое имя, Струге почувствовал прилив сил.
– Ага, – ответил Пащенко, лишив Галку возможности узнать гостя по голосу.
Дверь открывалась так, словно этим занимался Шеф из «Бриллиантовой руки». Замки прощелкали от верхнего косяка до нижнего. Галина Самородова тщательно оберегала свое добро и непорочность…
– Вы не Витя, – опешила она, разглядев в темноте лестничной клетки двоих незнакомцев.
– Мы знаем, – сообщил, вставляя в просвет ногу, прокурор. – Мы выездная бригада суда. Для полного комплекта не хватает адвоката, но вы, Самородова, кажется, и не заявляли, что он вам необходим. Нет?
– Что вам нужно?! – Галка отступила внутрь квартиры.
Пока Пащенко объяснял перепуганной хозяйке причину столь внезапного появления незнакомых ей мужчин, Струге прошелся по квартире. Во всех ее углах, заслоняя красоту недавнего евроремонта, лежали коробки, узлы и баулы. Двухкомнатная квартира Самородовой представляла собой упакованную по всем понятиям базу. Если бы Антону сейчас попалась стойка с работающим контрольно-кассовым аппаратом и кассой, он бы ничуть не удивился. Вместе с тем мужским духом здесь и не пахло. В ванной – несколько «гостевых» прозрачных пеньюаров, тапочки в виде собачек и зайчиков, десяток новеньких зубных щеток в серебряном стакане…
Все готово к приему гостей, но ни для одного из них тут не нашлось бы махрового халата пятидесятого размера или более-менее сносных тапок, которые мужику было бы не позорно надеть на ноги.
Допрос в комнате подходил к концу.
– Значит, Перченков должен подъехать с минуты на минуту? – обращаясь к Самородовой, повторил для Струге Пащенко.
– Он за вином поехал, – повторила Галка.
– Неужели шуба на самом деле «паленая»?
– Не знаю даже, как сказать. – Вадим вынул сигарету и закурил. – Ее взяли в салоне меховых изделий, застрелив охранника. «Паленая» или нет?
– Господи Иисусе! – Галка перекрестилась. – И эту шкуру он хотел мне втюхать?!
– Ладно, Самородова, хватит дуру гнать… – Антон повертел в руке статуэтку и
– По какому праву вы в моем алькове шарились?! – заорала скромная продавщица цветов.
– По твоему алькову можно составлять сводку всех заявленных и незаявленных преступлений, совершенных в Тернове. Это мы, брат Пащенко, удачно зашли. – Струге вздохнул и повернулся к прокурору: – Ну, что? Опять звонить Земцову? Кажется, за три последних дня мы выполнили их план по разобщению бандформирований на год вперед.
– Так, немедленно сообщите мне ваши фамилии, – заключила Самородова и вынула из сумочки, стоящей на столике, записную книжку. – Я вас сгною.
Последнее обещание прозвучало как уже свершившийся факт.
– Вот только не нужно мою фамилию записывать в книжицу, где хранятся адреса всех лесбиянок Тернова! – возмутился прокурор. – Отдельный листочек, пожалуйста! Вам как: просто «Вадик» и номер телефона? Или с должностью?
Самородова желала «с должностью». Если первые слова – «Терновский транспортный…» – она перенесла без видимых реакций, то после слова «…прокурор» отложила в сторону перо с бумагой и совершенно неожиданно сказала:
– Боюсь, произошло недоразумение. Я говорила и делала, совершенно не давая себе в этом отчета. Амок. Что вы, говорите, вас интересует?
– Лучше бы это был амок, – растерянный от неожиданной перемены тона произнес Пащенко. В подтверждение своих слов он вынул свое затертое удостоверение. – Но у вас, Самородова, не потеря сознания. У вас потеря нюха. Кто так с «медведем» базарит?
– Обычно «медведи» предъявляют медвежьи ксивы, а уже потом начинают трусы в шкафах переворачивать, – необоснованно ласково пояснила Галка. – А такой, простите, махновский налет свойственен лишь оперативникам уголовного розыска со стажем работы в полтора дня. Так что, вы говорите, вас интересует?
– Я уже сказал, что нас интересует. У Перченкова, более известного вам и нам как Перец, есть папочка. На ней написано – «Уголовное дело». А сегодня утром вам в магазине передал деньги некий Парфенов Леонид, более известный вам и нам как Парафин. В этой связи у нас зародилось подозрение, что эти деньги предназначались вам в качестве гонорара за украденное у Перца дело. Вам ведь Перченков передал на хранение папку? А вы ее решили использовать по своему усмотрению, верно?
Самородова сидела с отвисшей челюстью, и Струге показалось – еще мгновение, и она точно потеряет сознание.