Топор
Шрифт:
– Почему бы и нет? Давал ребятам возможность поиграть. Почему в это так трудно поверить?
– Ни почему, – ответил Карелла. – Я верю.
– Тогда в чем проблема?
– Мне хотелось бы знать, каким образом Джордж Лассер, который жил на такой респектабельной улице в Нью-Эссексе, познакомился с подонками, которым захотелось поиграть в кости в его подвале.
– Почему бы не спросить об этом самих подонков? – усмехнулся Дэнни.
– Именно это я и собираюсь сделать, – ответил Карелла.
Глава 7
Акула Эли Спедино явился в сыскной отдел по собственному почину в десять утра
Карелла и Хейз предоставили Спедино возможность немного похохотать, а затем попросили его присесть. Спедино недаром прозвали Акулой. Голова у него по форме напоминала акулью голову, а когда он улыбался, у человека замирала душа при виде его острых мелких зубов. Он обладал подвижностью и грацией танцовщика, и поэтому казалось, будто он, не прилагая никаких усилий, способен скользить в водах Карибского моря, охотясь среди коралловых рифов за аквалангистами. И кроме того, он был не то чтобы бесстрашным, а каким-то непредсказуемым. Невозможно было понять, что он предпримет, если брызнуть ему в лицо водой: уплывет ли в страхе или начнет кровожадную атаку? Акула не понравился Карелле еще тогда, когда он перечитывал имеющееся на Акулу досье, и вызвал у него еще меньше симпатии, когда расположился перед ним за столом в следственном отделе.
– Так зачем я вам понадобился? – переспросил Спедино, усевшись на стул в понедельник утром.
– Доводилось отбывать срок, Спедино? – решил проверить его Карелла.
– Если вы меня искали, значит, уже видели мое досье и прекрасно знаете, что я делал и чего не делал, верно? – улыбнулся Спедино своей акульей улыбкой, обнажив мелкие острые зубы.
– Предположим, что не видели и ничего о тебе не знаем. Расскажи-ка лучше сам.
– Я засыпался дважды, – сказал Спедино, и улыбка исчезла с его лица, сделав взгляд еще более напряженным. – В 1930 году подделал кое-какие бумаги и отсидел пять лет – весь срок – в Каслвью.
– Впервые нарушив закон? – спросил Карелла.
– Да.
– И отсидел весь срок?
– Да. Мне в ту пору было всего восемнадцать, норовом я был горяч, поэтому освобождения условно, честно говоря, не заслужил.
– Значит, тебя выпустили в 1935 году, верно?
– Да. А в 1936-м я снова сидел, только уже не в Каслвью.
– Где и за что?
– Шесть месяцев на Уокер Айленде за подстрекательство к преступлению.
– И кого же ты подстрекал?
– Я пытался убедить одного малого из банка изготовить на мое имя несколько чеков.
– И каким манером ты его пытался убедить?
– Сказал, что порежу, если он этого не сделает.
– И чем это кончилось?
– Он пошел в полицию, – пожал плечами Спедино. – Чеков я так и не получил, зато заработал шесть месяцев на Уокере.
– А с тех пор? – спросил Хейз.
– Чист, как снег.
– А кто играл на деньги в подвале у Лассера? Выражение лица у Спедино не изменилось ни на йоту.
– Какие игры? – спросил он. – И кто такой Лассер?
– Джордж Лассер.
– Первый раз слышу.
– Пятая Южная, 4111.
– А где это?
– Мы знаем, что ты там бывал, Спедино.
– Когда
– А что? Решил рассказать все как на духу?
– Нет. Просто думаю, может, вы меня с кем-то спутали. Поэтому и спросил, когда играли.
– Спедино, – медленно сказал Карелла, – ты – мешок дерьма.
– Может, и так, – не стал возражать Спедино, улыбнувшись своей хищной улыбкой, – но я и вправду ни в чем не замешан с тех пор, как вышел из тюрьмы, и надеюсь никогда больше туда не возвращаться.
– Хочешь сказать, надеешься, что тебя никогда больше не поймают, а, Спедино?
– Нет, сэр, я хочу сказать, что больше ни в каких противоправных действиях я не участвую.
– Начиная с 1936 года, так?
– Да, сэр, с ноября 1936 года, так будет вернее.
– А когда ты познакомился с Лассером? Приблизительно в ту пору?
– Не знаю я никакого Лассера, – упорствовал Спедино. Его речь, равно как и поведение, резко изменились, как только Карелла упомянул об игре в кости. Он старательно выговаривал каждое слово на манер преподавателя ораторского искусства, чем еще больше стал похож на мелкого мошенника, который один раз сел за попытку подделать чеки, а второй – за угрозу применить насилие в ответ на отказ оказать ему помощь на выбранной им стезе, заключавшейся снова в подделке документов. И в то же время сидел он на стуле прямо и пытался держаться с достоинством, но тем не менее напоминал выбравшуюся каким-то образом из вод морских акулу в темно-синем костюме с серым галстуком и серой шляпой, что лежала у него на коленях.
– Лассер – это тот, кто позволил вам играть в кости в своем подвале, – объяснил Карелла. – Тебе и твоему приятелю Зигги Реру, игравшим постоянно. Кстати, кто он такой, Спедино? У нас за ним ничего не числится.
– Первый раз в жизни о нем слышу, – сказал Спедино.
– Спедино, меня ты слышишь? – спросил Карелла.
– Слышу.
– Спедино, мы имеем дело с убийством.
– Что значит «с убийством»?
– Речь идет не об игре и даже не о подделке чеков. Речь идет о человеке, которого зарубили топором.
– Я и муху-то убить не способен, – возмутился Спедино. – Куда уж мне взяться за топор, – попробовал пошутить он, но детективы продолжали смотреть на него без улыбки.
– Убийство, – сказал Хейз.
– Убийство, – подтвердил Карелла.
– Убийство? – вдруг рассердился Спедино. – Чего это вы вдруг решили мне пришить? Сроду не слыхал ни о Джордже Лассере, ни о Зигмунде Фрейде.
– О Зигги Рере, – поправил Карелла.
– Ага, о нем. Что это с вами, ребята? Вы что, взялись теперь за тех, кто завязал? Ну, промазал я дважды еще в тридцатые годы, так какое это имеет отношение к нынешнему дню? Оставьте меня в покое, а? У вас что, есть против меня какие-то факты? А если нет, то либо я ухожу, либо дайте мне вызвать моего адвоката.
– Смотри-ка какую птицу мы сюда заполучили, – заметил Хейз. – Настоящий гангстер. У него, оказывается, и свой адвокат имеется! Ну-ка, Спедино, давай покажем, как это делается в кино! Ты вызовешь своего адвоката, а мы будем стоять перед ним навытяжку и величать его «сэром», верно?
– Ха-ха, очень смешно, – угрюмо отозвался Спедино.
– Расскажи нам про игру в кости, – сказал Карелла.
– Не знаю я ни про какие игры. Сказать по правде, я и счет-то вести не умею. Семь или одиннадцать – мне все едино.