Топор
Шрифт:
– Никогда не выходит?
– Никогда. Он настоящий отшельник.
– Кто такой отшельник? – спросил мальчик.
– Замолчи, Мэнни, – отозвалась мать.
– Вы уверены, что он никогда не выходит? – спросил Карелла.
– Я ни разу не видела, чтобы он днем вышел из дома. А что он делает, когда становится темно, откуда мне знать? Может, он тайно выходит и едет в такие заведения, где курят опиум, кто знает? Я говорю вам только, что я лично ни разу не видела, чтобы он вышел из дома.
– А что вы можете сказать о старике? – спросил Хейз.
– О
– Да.
– Он тоже по-своему странный. Пилит деревья, а ведь ему восемьдесят семь лет, понимаете? Молодым его никак не назовешь. Но каждые субботу и воскресенье он едет пилить деревья.
– И берет с собой топор?
– Топор? Нет, у него есть особая пила, не знаю, как она называется.
– Циркулярная пила? – подсказал Хейз.
– Верно, – отозвалась миссис Московиц. – Но даже в этом случае, даже с помощью этой циркулярной пилы пилить деревья – нелегкий труд для восьмидесятисемилетнего человека, верно?
– Совершенно верно, – согласился Карелла.
– Но и это еще не все. Знаете, на свете есть очень сильные люди. Я видела таких людей. Мой собственный отец – мир праху его – весил сто восемьдесят фунтов, одни мускулы, да благословит его господь, когда умер в семьдесят девять лет. А мистер Лассер вовсе не из богатырей. Он хрупкий и старый на вид, но выполняет такую тяжкую работу. Таскает со своего участка тяжелые камни, корчует пни, красит дом, что, правда, не очень тяжело, но для старика простоять весь день на приставной лестнице – нет, по-моему, это крайне странно.
– Другими словами, вся семья кажется вам весьма своеобразной, не так ли, миссис Московиц?
– Не хотелось бы говорить плохое о своих соседях, – сказала миссис Московиц. – Скажем так. Скажем, я нахожу их поведение несколько необычным. Скажем, мне представляется странным, что рехнувшаяся старуха, вроде миссис Лассер, оставлена на попечении двух других безумцев, как ее муж и сын. Вот почему я и подумала, что, может, кто-то решил сплавить ее в сумасшедший дом и написал жалобу.
– Кто рехнулся? – спросил мальчик.
– Замолчи, Мэнни, – сказала миссис Московиц.
– Миссис Московиц, – спросил Карелла, – не видели ли вы, чтобы Энтони Лассер сегодня выходил из дома? – Нет, не видела, – ответила миссис Московиц.
– Можете ли вы с полной уверенностью сказать, что он весь день пробыл дома?
– Что?
– Убеждены ли вы, что сегодня он весь день провел дома?
– Нет, не убеждена.
– Значит, вполне возможно, он выходил, о чем вам не было известно?
– За кого вы меня принимаете? – рассердилась миссис Московиц. – Что я, по-вашему, только и делаю, что подсматриваю за своими соседями?
– Нет, разумеется, нет.
– Надеюсь, – сказала явно обиженная миссис Московиц.
– Мы просто пытались...
– Я понимаю, – поджала губы миссис Московиц. – Пойдем, Мэнни. Попрощайся с этими двумя джентльменами.
– До свиданья, – сказал Мэнни.
– До свиданья, – ответил Карелла. – Большое вам спасибо, миссис Московиц.
Миссис Московиц ничего не ответила. Держа одной рукой
– Что плохого я сделал? – спросил Карелла.
– Я не умею обращаться с детьми, да?
– Погоди...
– А ты не умеешь обращаться с женщинами, – сказал Хейз.
Глава 3
Женщину звали Тедди Карелла, а он был ее мужем и знал, как с ней обращаться.
Когда к пяти тридцати вечера закончилось опознание трупа по фотографиям, Карелла и Хейз задали Энтони Лассеру еще несколько вопросов про его отца, а затем отправились в участок расписаться перед уходом домой. Они ушли из участка в шесть пятнадцать, то есть на полчаса позже, чем полагалось, и, оказавшись на улице, быстро попрощались и разошлись. У Хейза было назначено свидание с некоей Кристин Максуэлл. А Кареллу ждали дома жена и дети.
У его жены были черные волосы и карие глаза, а фигура такая, что ее не смогли испортить даже роды близнецов. Полногрудая, с широкими бедрами и длинноногая, она встретила его в прихожей звонким поцелуем, обняв так крепко, что у него хрустнули ребра.
– Эй! – воскликнул он. – В чем дело? Что происходит?
Когда он говорил, Тедди Карелла, не отрываясь, смотрела на его губы, потому что была глухой и понимала чужую речь, только читая ее по губам. Затем, поскольку она была еще и немой, подняла правую руку и с помощью принятых во всем мире знаков быстро объяснила ему, что близнецы уже поели и что Фанни, их домработница, в эту минуту укладывает их спать. Карелла следил за ее рукой, порой пропуская слово-другое, но понимая смысл и значение сказанного, а затем улыбнулся, когда она перешла к их планам на вечер, как будто после такого поцелуя при входе еще требовалось что-то объяснять.
– Тебя следует арестовать за такие выражения, – ухмыльнулся Карелла. – Хорошо, что их никто не слышит.
Тедди оглянулась через плечо, желая удостовериться, что дверь в комнату близнецов плотно закрыта, а затем, прильнув к мужу, снова поцеловала его, и он чуть не забыл, что должен, как обычно, перед ужином сказать близнецам «спокойной ночи».
– Никак не пойму, с чего это ты так разошлась, – сказал он, вопросительно подняв бровь, и Тедди, быстро шевеля пальцами правой руки, велела ему не смотреть дареному коню в зубы.
– Ты сама самый лучший подарок на свете, – сказал он и, поцеловав ее в кончик носа, направился в комнату близнецов.
Он постучался в дверь, и Фанни подняла глаза от кроватки Марка, которого она старательно укрывала одеялом.
– Моя дорогая юная леди... – начал Карелла.
– Юная леди? Да вы никак в отличном настроении?
– Да он никак в отличном настроении, – эхом отозвалась Эйприл из своей кроватки.
– Моя дорогая юная леди, – сказал Карелла Фанни, – если человек хочет, чтобы дети не входили к нему, предварительно не постучав, то и он обязан, подав пример, постучать в дверь прежде, чем войти к ним. Правильно я говорю, Марк?