Топорок и его друзья
Шрифт:
Они шли из Висляева в Ореховку. В лесу их застала гроза. Наталья, растерявшись, решила укрыться от грозы и дождя под старой елью, росшей возле самой дороги. Ель была высокой и могучей. На минутку бы позже подбежать Наталье Мироновне к этой вековой ели, но Селиванова очень, очень торопилась. Она прислонилась к шершавому смолистому стволу в тот самый момент, когда вспыхнуло и будто бы разломилось с сухим треском небо над самым деревом.
Наталья даже не успела вскрикнуть, а только вздрогнула и еще крепче прижала к груди дочь.
Девочка стала тормошить мать, но она лежала теперь ко всему безразличная, застывшая. Лариса закричала...
Поздно вечером колхозный счетовод Бусоев ехал верхом по дороге, возле которой росла могучая одинокая ель. Завидев ель, конь под Бусоевым вдруг заволновался, заржал тревожно и заплясал на месте.
— Ты чего, Гранит? — удивился Бусоев. — Ну, иди, иди. Нечего дурака валять.
Но конь упрямо и тревожно топтался на месте. Счетовод, думая, что конь просто испугался дерева, пригрозил:
— Плетки захотел?
Но и это не подействовало на умного и чуткого коня. Он остановился, стал рыть землю копытом. Бусоев тоже затревожился, огляделся вокруг, прислушался. И тут ему показалось, что где-то совсем рядом кто-то стонет, всхлипывая.
Бусоев был не из робкого десятка. Чего только ни пришлось испытать ему на войне, где он был десантником, но сейчас Николай Петрович растерялся. Но это только в первую минуту, от неожиданности. А потом он мысленно обругал себя за трусость. «Стареть, браток, стал. Возьми-ка себя в руки... Слезай с лошади и ступай погляди, что там такое происходит», — приказал сам себе Бусоев. Он спешился и решительно зашагал к ели... Чиркнул спичкой. Робкий свет отнял у темноты небольшое пространство, где лежали Наталья Селиванова и Лариса.
Бусоев сначала ничего не понял. Ему показалось, что кто-то просто спит под елью. Он зажег сразу несколько спичек и увидел обезумевшие от страха детские глаза. Он с трудом узнал в девочке дочку председателя колхоза. Она глядела на Бусоева и еще больше жалась к женщине, которая лежала совсем неподвижно. Узнал он и Наталью.
А когда заметил, что ствол ели расщеплен сверху вниз, то догадался о происшедшем.
— Лариса, иди ко мне, — позвал Бусоев девочку, но она будто и не слышала, как ее звали. — Идем, я покатаю тебя на лошадке.
Лариса не понимала его слов.
...Несколько месяцев после того дня Лариса не произнесла ни единого слова, а когда заговорила, то стала сильно заикаться. Со временем это почти бесследно прошло.
Долгое полузабытье, в которое впала девочка после гибели матери, навсегда стерло в ее сознании тот трагический день, но с тех пор Лариса стала панически бояться грозы. Каждый раз гроза рождала у нее тревогу и как бы пыталась воскресить в ее памяти лесную дорогу, дождь, мокрые теплые руки матери и тот момент, когда вспыхнуло и будто бы разломилось с сухим треском небо над старой елью...
Гроза ушла
Лариса успокоилась, но ей почему-то стало очень одиноко среди спящих друзей. Она понимала, что они не знают о ее страхе, который приходит к ней всякий раз в грозу, но все равно раздраженно подумала: «Спят, как сурки». Она повернула голову и встретилась взглядом с Федей. Он лежал неподвижно и смотрел на нее.
— Не спишь? — удивленно спросила Лариса. Спросила очень тихо, почти неслышно. Слова прозвучали, как ласковый и удивленный шелест ветки.
— Не сплю. Мне показалось, что тебе страшно. Ты боишься грозы?
— Да, — просто ответила она. — Я всегда боюсь грозы.
Растаяли в душе недавние чувства обиды и одиночества. А взамен грусти к ней пришло радостное спокойствие. Ей не страшна была теперь никакая гроза: рядом с нею был верный друг.
Лариса стала слушать дождь...
Заворочался Лопушок. Открыл глаза, непонимающе поглядел по сторонам, лег на спину, почмокал губами и опять заснул, разметавшись. Локоть Лопушок преспокойно положил брату на лицо.
Митя заерзал, пытаясь освободиться от непонятной тяжести. Но Лопушок и не собирался убирать локтя. Митя проснулся и сбросил руку брата.
— Развалился, барин, — заворчал Митя. — Поспать никогда не даст спокойно. Хоть веревками его связывай. Подвинься, Лопух конопатый.
Лопушок безмятежно посапывал. Митя сунул ему локтем в бок.
— Чего ты? — спохватился Лопушок.
— Чего, чего! Подвинься и локтищем своим по лицу не гуляй.
— А ты не дерись!
— Я не дерусь, а привожу тебя в чувство: слов-то не понимаешь.
— Хватит вам ворочаться, домовые, — заругалась на братьев Клава. Митя и Лопушок, подчиняясь ей, затихли.
Митя зевнул, потянулся и поглядел на часы.
— Время-то уж сколько! Надо ж! Все льет и льет.
— А что ж теперь делать? — спросил Топорок.
— Ничего, — спокойно ответил Митя, — Отсыпаться будем. В дождик самый сон.
— Вдруг он надолго? ?
— Не должен. Лето ведь, не осень.
— И откуда он только взялся?
Митя усмехнулся.
— А это уж обязательно так бывает. Стоит только начаться покосу, как дождичек тут как тут...
Перед вечером дождь прекратился, но тучи все равно гуляли низко над землею. Лопушок наловил рыбы. Разожгли костер, сварили ужин. После еды пили чай с сухарями, а потом сидели возле костра.
Митя, поглядев на тучи, тяжесть которых ощущалась даже в сумерках, сказал, что опять пойдет дождь.
— А грозы не будет? — поинтересовалась Лариса.
— Кто ее знает. Может, и будет: душно... Лих с нею, с грозою-то. Если гроза будет — еще лучше.
— Почему? — удивился Топорок.
— Скорее дождь кончится.