Тореадоры из Васюковки
Шрифт:
— Хочет поднять Фарадеевича на воздух, — бросил на меня Ява острый взгляд.
— Зачем?
— Наверно, Фарадеевич что-то такое изобрёл, что вот там вот не понравилось, — Ява многозначительно ткнул оттопыренным пальцем куда-то вбок — за океан.
И сразу взбудораженное воображение мое рисует огромный темный, зловещий кабинет. За огромным столом сидит страшный генерал со свастикой на рукаве. Перед ним вытянулись в струнку Кныш и Бурмило. Генерал достает из ящика пачки денег и бросает на стол. Кныш и Бурмило хватают деньги и жадно запихивают в карманы,
…Взрывается, взлетает в воздух домик Фарадеевича…
И тут — шоссе. На крутом повороте мчат на мотоциклах Кныш и Бурмило. Бурмило мокрый, в маске от акваланга, с трубкою в зубах. А за ними на мотороллерах — мы с Явою. Раз за разом Кныш оборачивается и стреляет в нас из пистолета. Свистят пули, бешено ревут моторы… Мужественные наши лица преисполнены героизма и отваги.
Потом — хоп! — мотороллеры выскальзывают из-под нас, мчатся по шоссе и исчезают… И вот мы уже на трибуне в окружении генералов, известных людей, чуть ли не членов правительства. На наших грудях поблескивают новенькие медали «За отвагу». Внизу — море людей. Они держат наши портреты и транспаранты с надписями: «Слава героям!», «Да здравствуют Ява и Павлуша!», «Назовём киевское метро именами героев!», «Переименуем Почтовую площадь в площадь Явы и Павлуши!». Оркестр играет туш… И вдруг сзади меня кто-то больно-пребольно — щип! «Ты что?..» Я так увлёкся, что забыл всё на свете, начал наигрывать на губах туш: «Тра-та-рам-та-ра-ра-рай-ра-рам!» — и не заметил, как из хаты Фарадеевича вышел Кныш. И насколько медленно подъехал грузовик, настолько быстро он уехал.
Мы переглядываемся и какое-то время молчим.
Потом Ява шумно выдыхает и говорит:
— Пошли! Мы не можем этого допустить!
Я тоже выдыхаю, но значительно тише, и говорю:
— Рискованно! Может взорваться
Я представляю шумные похороны, заплаканных односельчан, наши портреты в траурных рамках — и у меня щиплет в носу, как от лука.
— Но не можем же мы допустить… — говорит Ява. — История нам не простит.
Мне хочется сказать, что истории мы с Явой до лампочки, у неё есть дела поважнее, но так и не решаюсь, у Явы очень серьезное лицо.
— Ну, тогда на всякий случай — прощай! — вздыхаю я.
— Прощай! — вздыхает Ява, и мы сдержанно, по-солдатски обнимаемся. У меня в носу щиплет еще больше.
Хотя двери открыты и можно спокойненько себе зайти, однако мы лезем в окно — где вы видели, чтобы герои на опасную операцию ходили через двери!
Таинственная продолговатая коробка стоит на столе.
Ява берёт её.
Открывает…
В коробке… синий термос, из крышки которого торчит стеклянная трубочка, обернутая марлей.
Ява, вытянув в сторону руки и отвернувшись от термоса, медленно-медленно отвинчивает крышку. Еще немного, еще…
— Осторожно… Осторожно… Осторо…
Ба-ббах-х!
Я бухаюсь на пол и закрываю глаза. Всё! Нас разорвало…
Но почему же я тогда слышу, как что-то журчит
Я открываю один глаз, потом второй.
Я сижу в луже на полу.
Напротив меня сидит с перекошенным лицом и закрытыми глазами Ява. В руках у него синий термос, из которого что-то льётся…
Возле меня валяются черепки крынки.
Ясно: отступая, я ненароком скинул с шестка крынку с водой.
Вот тебе и «ба-бах».
— Ява! — зову я. — Отбой!
Ява мгновенно открывает глаза и подскакивает.
— Спасай термос!
Но уже поздно — почти половина вылилась. Дрожащими руками Ява завинчивает крышку термоса и ставит его на стол. А потом…
Вы видели когда-нибудь ускоренную съёмку, когда люди двигаются с бешеной, невероятной скоростью?
Если бы нас с Явой кто-то захотел в эту минуту снять в кино с такой целью, то не надо было бы ни какой ускоренной съёмки.
Мы, как муравьи, суетились на полу на четвереньках стремительно собирая черепки и вытирая лужи своими штанами и рубашками. При этом мы то и дело сталкиваясь лбами и иными, менее почтенными частями тела… За минуту всё было чисто-пречисто. И, пулей вылетели из хаты Фарадеевича (на этот раз в дверь), мы во весь дух летели по улице.
Глава 6
Оказывается, это глобулус! Космические мечты Фарадеевича. «Жизнь запутанная и сложная штука!»
— «Атомная бомба»! «На транзисторах»! Барахольщик! — ворчу я.
— Молчи! «Давай слезем»! «Ноги размять»! Герой! — фыркает Ява.
У нас плохо на душе, как говорят, кошки скребутся. Так попасть с этой «бомбой»! Да ещё и разлить этот термос. Мысль об этом не давала нам покоя.
Фарадеевич приехал уже под вечер, и в этот день мы ничего так и не узнали. Нет, всё же узнали. Что Фарадеевич благодарил Кныша за «великую услугу». Оказывается, «спецзадание» давал он. И Кныш по его просьбе привёз синий термос.
На следующий день мы с раннего утра побежали к хате Фарадеевича. Там уже было полно юннатов-старшеклассников, с которыми Фарадеевич водил дружбу.
Мы прибежали как раз вовремя — Фарадеевич вышел на крыльцо с синим термосом в руках. Его сразу обступили юннаты.
— Антон Фадеевич, ну скажите! Антон Фадеевич, ну будьте добры! Антон Фадеевич, ну хоть намекните! — заканючили нетерпеливые юннаты.
— Потерпите, господа-товарищи, потерпите! Обо всём на месте узнаете, на Высоком острове.
И Фарадеевич, окруженный юннатами, вышел на улицу.
Мы, конечно, пристроились к ним.
Но тут двухметровый здоровяк-девятиклассник Гришка Бардадым споткнулся о нас и загудел, как из бочки:
— А ну, кыш! Крутитесь под ногами! На вашего ума это дело! Кыш!
И мазнул своими граблями нас с Явой по затылкам. У-у, бегемот! Ну подожди, мы вырасти, мы тебе дадим!
А чего они так задаются, эти старшеклассники? Подумаешь, мудрецы! Тоже двойки получают.
А на Высокий остров мы и без вас дорогу найдём.