Торжество матери
Шрифт:
Но он стал наследником.
Он проклинал Генрика за то, что взвалил на него такую ношу. Но как он мог винить Генрика за то, что его призвали на службу Перуну? Когда боги звали, человек должен был отвечать. Он не должен был проклинать Генрика… но порой хотел. Очень сильно.
Джулиан поднял кулак, словно хотел игриво стукнуть мужчину рядом с собой, но замер. И рука зависла в воздухе.
— Каспиан, — Джулиан чуть отошел, как и другие фермеры, открывая его папе.
Угольно-черные глаза папы посмотрели на него. У его рта и на лбу были
Склонив голову, Каспиан занял место рядом с отцом.
— Снова был в Безумном лесу, — сказал быстро и пылко папа, обжигая его как огонь печи Святого Сварога.
— Да, папа, — с уважением ответил он. Каспиан встал прямо, опустив взгляд, чтобы его не отругали еще и за наглость.
— Где это?
Холодный пот выступил на его лбу, но он постарался отыскать в себе очарование.
— О чем ты?
Хорошо, что он спрятал картину. Она не была идеальной пока что, но он был близок к этому и не хотел, чтобы папа уничтожил почти готовое произведение.
Папа буркнул и повернулся к жнецам.
— Спасибо всем вам за труд при сборе урожая. Нас благословили им. Вы все старались, но больше всех — Джулиан, — он одарил Джулиана редкой полуулыбкой. Папа ясно давал понять, что предпочел бы такого трудолюбивого и харизматичного сына. Как Генрик.
Папа хотел, чтобы он был лидером. Но как он мог делать это, глядя снизу вверх? Генрик всегда был среди людей, часть общества. Откуда могло взяться уважение и доверие людей к Каспиану, если он не был уверен в себе?
Жнецы хлопали Джулиана по спине, он подошел за церемониальным серпом, делающим его главным жнецом, любимцем Мокоши. Завтра Джулиана коронуют, и вся деревня будет праздновать, а потом и пировать вечером.
Джулиан принял серп от папы, повернулся к другим фермерам с кривой улыбкой и трофеем. Как ему повезло не быть связанным долгом, работать столько, сколько он хотел, делать, что пожелает, жениться, на ком захочет. Как приятно было иметь выбор.
С Джулианом во главе жнецы срезали последние колосья ржи. Уважение Джулиана среди людей и папы было заслуженным.
И его не заслужить, если стоять и смотреть на них свысока.
— Позвольте мне присоединиться к сбору урожая, — сказал Каспиан, пока не усомнился.
— Это шутка? — папа поднял руку, чтобы ударить его, но Каспиан поймал его худое запястье. Он двигался, не думая, обычно он не посмел бы так перечить отцу. Но он все равно знал, что папа не прекратит ругать его.
— Я не могу управлять людьми, которые не доверяют и не уважают меня, — он не хотел трудиться так, но не мог связать роль будущего правителя с беспечной юностью, которая была у него не так давно. Только так он мог заслужить уважение и доверие, которые нужны были, чтобы сменить отца однажды.
— Ты не можешь быть лидером, если пренебрегаешь своими обязанностями. Почему ты не можешь быть как Джулиан? Он знает свое место и делает работу без жалоб, —
Каспиан сжал плечи отца, кости под туникой, которая раньше хорошо сидела на нем, а теперь свисала с худого тела. Папа согнулся, задыхаясь, стало видно его острые ключицы. Вес потери ощущался невероятно сильно.
Каждый громкий вдох папы был кинжалом в живот. Мама предупреждала его не злить отца, но он снова забылся и высказал свое мнение. Так папа не протянет и до зимы.
— Вам нужно прилечь, папа. Я прослежу за остальным, — он водил ладонью круги на спине отца.
Папа шумно вдохнул.
— Я смогу умереть спокойно, когда ты женишься. До этого я буду на ногах.
Они закрыли тему, но он не мог теперь давить на отца. Холодная рука Велеса уже сжимала его, желала утянуть в мир внизу.
Его ладонь замерла на спине отца. Сколько он помнил, Роксана, его юная суженая, всегда тянула его за рукав, ходила за ним, как цыпленок за курицей. Всю жизнь она была ему как сестра. И даже теперь мысли о брачной ночи с ней вызывали тошноту.
— Не говори так. Ты словно на смертном одре. В следующем году…
— У меня нет следующего года, — отец выпрямился и опустил худую ладонь на плечо Каспиана.
В угасающем свете дня лицо папы было осунувшимся. Ветер трепал его длинные белоснежные волосы.
Было ясно, чего ожидал отец, и хороший сын выполнил бы это без возражений. Жениться на женщине, которую выбрали родители, чтобы укрепить Рубин и деревню Чернобрег? Ладно. Он сделал бы это легко…
Будь это не Роксана.
Роксану он помнил, будучи крохой.
Она тянула его за уши, чтобы он шел быстрее, пока он носил ее по полям ржи на спине.
Он дул на ее разодранные коленки, пока она плакала от того, что споткнулась о свои ноги в амбаре.
— Как я могу жениться на ней, папа? — спросил он, качая головой. — Она ребенок.
— У нее уже шла кровь годы назад. Пора. Ты знал, что этот день настанет, будучи еще мальчиком.
«Этот день» были двумя бессмысленными словами в его жизни. Он не видел будущее с Роксаной. Он знал смех Роксаны, когда они ловили лягушек вместе, ее вопли, когда она выронила мед из рук, ее жалкие попытки ударить по пугалу его тренировочным мечом. И она была для него семьей так же, как родные по крови. Он видел в ней сестру, а брак все это исказит.
— Дай мне еще год, — сказал Каспиан. — Генрик может вернуться, — это было желание, а не вероятное событие, но он сказал это. Он провел пальцами по волосам и отошел от папы.
— Генрик не вернется, и ты это знаешь. Ты — мой наследник, и когда я умру, тебе защищать нашу деревню.
Серпы срезали рожь, колосья падали с шелестом, и их связывали в снопы.
— Для этого мне не нужна жена.
Пару недель назад тут шуршало золото. Теперь все было срезано, посчитано. Кроме последнего кусочка. Что особенного было в том месте, кроме того, что это край поля, что там рожь косили последней?