Торжество Ваала
Шрифт:
— Послушайте, что же вам надо, наконец? Чего вы здесь сидите?
— Я-то?.. А для подозрительности. Ведь сказано вам, подзирать должон я.
— И долго это будет продолжаться?
— Сколъки потребуетцы, — это уж начальство знает.
— Но в чем же я виновата? За что все это, объясните, пожалуйста?..
— Не могим знать, — про то начальство знает.
— Да что ж это, послал вас кто сюда, что ли?
— Это уж не ваше дело.
Тамара, как пойманный в клетку зверек, начинает нервно ходить по комнате, похрустывая от внутренней ажитации пальцами потираемых рук.
Прошло минут с десять. Урядник стал, наконец, кряхтеть и
— Чтой-то, сиверко ноне как, — заговорил он наконец. — Индо нутро все прозябло… Вот, кабы рюмочку кто поднес — спасибо сказал бы.
Тамара остановилась на секунду, поглядела на него с удивлением, но не сказала ничего и опять заходила по комнате.
— Хозяюшка!., а, хозяюшка! — обратился он к выглядывавшей из-за двери бабе-бобылке. — Слышь-ка, нет ли у тебя рюмашки?., ась?
— Чево-о? — отозвалась та, — каку те, сударь, рюмашку?
— Очистительной, значит, нутро всполоснуть.
— Что-и ты, Христос с тобой! — совестливо попеняла она ему — мы дома не держим, да нам и непошто. — Мы не пьющия.
— А послать бы малость… нетто нельзя?.. Сороковушечку? Ась?
— И, батюшка, где мне взять!.. Я человек не капитальный, мое дело бобылье, — где уж!..
— А может, госпожа вот, — подмигнул он на Тамару, — не соблаговолит ли начальству на сороковку пожертвовать?.. Поднесли бы, право… не согрешили бы.
— Вы хотите выпить? — спросила его прямо Тамара.
— Ежели милость ваша будет, оно точно-что… желательно бы.
— Извольте, я вам дам, — согласилась она, — но с тем, чтобы вы сейчас же ушли отсюда и больше не возвращались. На таком условии угодно?
— Покорнейше благодарим, — любезно ухмыльнулся урядник, — чувствительно-с!.. И мы завсягды к вам, ежели что такое, со всем нашим уважением, — будьте, значит, покойны-с.
— Хорошо, но только скажите мне откровенно, кто и зачем послал вас ко мне?
— Секрет-с, не могу выразить, — полусмущенно улыбаясь, потупил взоры урядник.
— Однако?.. Я никому не скажу, но мне бы хотелось знать, кому я обязана таким вниманием? и за что собственно?
— Начальство-с… Бумажка, значит, такая, секретная, получена у нас в становой фатере, от начальства вашего, от инспекции, что подзирать, значит, за вами, насчет благонадежности-с.
Для Тамары стало теперь совершенно ясно, что и этою новою каверзой она обязана г-ну Охрименке и, вероятно, не без нравственного участия в ней Агрономского. ей стало больно и досадно до злости. Мало того, что сослали ее в эту «Сибирь», в трущобу, но еще и глумятся, издеваются над нею, лишают ее спокойствия даже и здесь… По какому, наконец, праву отравляют ей жизнь? За что? — за то, что не отдалась Агрономскому? или за то, что не украла в Украинске материнские брильянты для Охрименки на «общее дело»? И эти люди действуют. прикрываясь правительством, и душат ее от имени его же! Господи, да что ж это такое на свете делается?! Что за время настало?! Ведь это жить нельзя!.. И уйти ей от них некуда, — потому тут единственный кусок ее хлеба… Некуда, — разве в одну только могилу.
Получив на водку, ублаготворенный урядник удалился, но спустя около недели появился опять у Тамары.
— Вы зачем?.. Что скажете?
— Да все насчет же подозрительности, — подзирать приказано.
— Опять?!
— Всенепременно-с. Приказано наведываться кажинный раз, что бываю в Пропойском, и доносить. — Что делать, служба-с! И каждый раз урядник получал от нее на «сороковку», а случались эти его наведки почти каждую неделю,
Одиночество ее становилось, между тем, все тяжелее. Хоть бы душу с кем отвести, вылить всю накопившуюся в ней горечь и злобу пред живым человеком, — все же, казалось ей, легче бы стало от этого. Хоть побранить бы этих негодяев, рассказать добрым людям, каковы они, — и то уже было бы утешением. А может быть, нашлись бы добрые души, которые приняли бы в ней участие, дали бы какой-нибудь практический совет, как ей избавиться от этой каторги, помогли бы ей своим содействием. Но никого такого нет поблизости, — не даром же это «медвежий угол». К приходскому священнику разве? — и то правда, — почему бы нет? Может быть, и в нем она встретит такую же отзывчивость как некогда в отце Макарии и в отце Никандре. И вот, в одно из воскресений порядила она себе подводу и поехала к обедне. Но и тут постигло ее, с первого же шага, некоторое разочарование. Священник человек еще молодой, но служит не так истово, как отец Ни-кандр, и уж совсем не так благоговейно и умилительно, как отец Макарий, а как-то ординарно, точно бы торопится сбыть поскорей свою повинность. Представясь ему после обедни, на паперти, в качестве учительницы Пропойской школы, она встретила с его стороны взгляд, исполненный какого-то недоверчивого удивления и любопытства.
— Из Пропойской? — как-то озадаченно проговорил он. — Вот как!.. Не ожидал!
— Отчего же не ожидали, батюшка?.. Я, напротив, очень желала познакомиться с вами и с вашим семейством.
— Благодарю покорно, — приподнял он с поклоном свою шляпу, — но все же странно-с… что из Пропойской… Да, да, — не ожидал… Гм!., скажите пожалуйста!
— То есть, что же вам странно, батюшка? — в недоумении спросила Тамара, начиная уже несколько смущаться всеми этими словами.
— Мне-то?.. Да то и странно, что в Пропойск могли назначить особу вашего пола… Не ожидал… За что ж это вас так-то?
Тамара объяснила, что сделано это по распоряжению нового инспектора.
— А, так?.. Ну, это другое дело!.. А то я подумал-было, извините, того… Потому у нас ни разу еще не случалось, чтобы дамский пол по учебному сословию в Пропойск посылали. Значит, поднять желают школу? — Что ж, это хорошо, не мешает.
И как-то помявшись, точно бы раздумывая в нерешительности, сделать ли, не сделать ли ему чего-то, он наконец решился — была-не-была — и пригласил Тамару зайти к себе, но сделал это словно бы только приличия ради, а не от сердца. — Может быть, зайти ко мне пожелаете:.. Что ж, милости прошу, — с супругой познакомитесь…
Зашла и познакомилась. Но «супруга» ей не понравилась: стриженая, желтая, и все папироски, одну за другою, палит наотмашь, сидя с поджатой под себя ногою. А главное, держала она себя с гостьей больно уж натянуто, точно бы настороже, недоброжелательно как-то оглядывая искоса ее прическу и безукоризненно сшитое, ловко сидящее на ней платье, и глядела на нее все время с таким подозрительным выражением, которое чуть не говорило: и на кои черт тебя принесла сюда нелегкая: чего тебе от нас надо?