Тощий Мемед
Шрифт:
Утром дождь перестал. Равнина превратилась в сплошное месиво грязи. Но они уже взбирались на гору. Мелкие камешки выскальзывали из-под ног. В воздухе пахло гнилым деревом, горькими цветами и травой. На небе горели яркие звезды. Вокруг каждой звезды — светлый ореол… Пела какая-то птица. Пение ее походило на блеяние козленка. Поднявшись еще немного, услышали горлицу. Наконец они достигли вершины горы.
— Тощий Мемед, вытащи револьвер и выстрели три раза! — сказал Сулейман и присел на землю, чтобы перевести дыхание. Ему было трудно дышать.
— О-о-о! — вздохнул он. — О-о-о, старость…
Мемед выстрелил три раза в воздух.
Издалека, отражаясь в скалах, долетело эхо выстрела.
— Ах, колени мои, — кряхтел, вставая, Сулейман. — Идем, сынок, прямо туда.
Мемед взял Сулеймана под руку. Вдруг совсем рядом раздался выстрел. Они остановились.
— Щенки, вы что, собираетесь меня убить? — закричал Сулейман.
— Кто здесь? — загремел молодой голос.
— Отведи нас к Шалому, — сказал Сулейман.
Справа, из-за скалы, вышел человек.
— Это вы стреляли? — спросил он.
— Мы, — громко ответил Сулейман. — Где Шалый? Веди меня к Шалому.
— Как мне сказать о вас Дурду-аге? — немного растерянно спросил человек.
— Скажи, дядя Сулейман из деревни Кесме.
— Извини, дядя Сулейман, я тебя не узнал по голосу.
— Старость, сынок, — ответил Сулейман. — Она и голос меняет. А ты кто будешь? И я тебя не узнал.
— Я — Джаббар, сын Мустука, из деревни Караджаорен. Помнишь, мы с отцом заказывали у тебя седла? Ты нам и седла сделал и песню спел.
— Удивительно! — сказал Сулейман. — И ты стал разбойником? А я ничего и не слыхал.
— Случилось однажды… — ответил Джаббар и крикнул Дурду: — Это дядя Сулейман из деревни Кесме…
Ударяясь о скалы, звук его голоса рассеялся.
Перед большой расщелиной в скале, напоминающей грот, горел костер. Человек семь-восемь стояли около костра и чистили оружие. Скала возвышалась над ними, как тополь. Огромные языки пламени чертили на ней страшные узоры. Когда Мемед увидел эту скалу, людей, оружие и огонь, душу его охватила тоска.
В темноте послышались шаги; человек, сидевший вместе с другими у костра, встал. Он был очень высокого роста. Его огромная тень заслонила длинные двигающиеся отсветы на скале. Человек шел прямо к ним.
— Это Шалый? — спросил Сулейман.
— Он, — подтвердил Джаббар. — Дурду-ага!..
— Добро пожаловать, дядя Сулейман! — закричал Дурду. Голос его гремел, как колокол. — Почему в такое позднее время? Ты что, хочешь в наш отряд?
Он взял руку Сулеймана и поцеловал ее.
— Послушай, Шалый, — сказал Сулейман, — я слышал, что ты стал падишахом здесь в горах. Делаешь все, что тебе вздумается.
— Стал, дядя Сулейман. Клянусь богом, я по нижней дороге не буду больше пропускать людей. Скоро закрою здесь проезд. Больше человеческая нога не ступит на эту землю. По всем дорогам до самого Марата харадж [23] буду собирать я. Еще узнают в Аксёгюте, кто такой Шалый Дурду!..
— Ты опять начал болтать вздор, — сказал Сулейман.
— Если меня еще когда-нибудь разозлят, я сожгу и разгромлю эту деревню, сровняю с землей.
— Брось эти разговоры, Шалый! — сказал Сулейман.
23
Xарадж —
— Тогда ты ничего не знаешь обо мне, — с сожалением проговорил Дурду, — ничего не знаешь!
— Все знаю, — сказал Сулейман. — Знаю, недостойный. Ты опозорил имя разбойника.
— Пройдет несколько лёт, и я разбогатею. Увидишь тогда, как нужно разбойничать.
— К тому времени я умру, — сказал Сулейман. — Я не увижу, каким ты будешь. А пока что о тебе идет слава, как о грабителе.
— Вот ты увидишь, увидишь, — говорил Шалый Дурду.
Сулейман рассердился.
— Если так пойдет дальше, тебя убьют, и я увижу только твою смерть. Жаль твою молодость. Ты знаешь. Шалый, ведь я тебя люблю!
— Думаешь, я не знаю, что ты меня любишь? — сказал Дурду. — Спроси у моих товарищей, я каждый день им говорю: «Если корень мой от аллаха, то плоть моя от Сулеймана». — И обратившись к товарищам, спросил: — Ведь так, ребята?
— Так, так, — послышались голоса.
— Я никогда не хотел, чтобы ты стал разбойником. Скажи, почему ты ушел в горы? Из тщеславия? Нельзя так, Дурду. Это безумие.
— Садись пока, дядя Сулейман, — пригласил Дурду, — садись и попей чайку.
Сулейман сел, положив руки на колени.
— Так и промчится молодость, — сказал он. — Сучьи дети! Сгноите вы свою молодость в горах!
Затем он посмотрел на Дурду и улыбнулся:
— Ты знаешь себе цену. Где это ты нашел майоран? [24]
Вокруг костра на площадке величиной с деревенский ток был разложен майоран. Разбойники устроили из него ложе, мягкое, как тюфяк. В воздухе витал нежный, дурманящий аромат майорана.
— Благодаря тебе находим, дядя, — важно сказал Дурду. — Все в этих горах — наше.
24
Майоран — многолетний кустарник с пахучими листьями и семенами. — Прим, перев.
— Ах, Шалый! — рассмеялся Сулейман. — Значит, ты и на поля с майораном достал купчую?..
Мемед внимательно присматривался ко всему. Разбойники были в красных фесках [25] . В горах был обычай носить красные фески. Красная феска — отличительный знак разбойника. Никто не видел разбойников в кепках или фуражках. В горах не знали, кто придумал феску. Не знали также, кто первый начал носить ее после введения шапок.
Может быть, в то время в горах были разбойники, они не захотели расстаться с феской. С тех пор каждый, кто уходил в горы, надевал феску.
25
Феска — головной убор в Османской империи. После кемалистской революции ношение фески было запрещено, так как она являлась символом приверженности старому режиму. — Прим, перев.