Тостуемый пьет до дна
Шрифт:
Неожиданно пришла телеграмма. Меня вызвали в Москву и послали в Америку с фильмом «Афоня» (читай "Улыбка в кармане). Потом начались экзамены по мастерству у моих студентов во ВГИКе и еще что-то. Резо в Тбилиси начал снимать свои короткометражки про трех чудаков. И проект заглох.
За время, пока мы жили в Телави, вертолет прилетел всего лишь один раз. (Был закрыт перевал.) Из высокогорной деревни прилетели крестьяне с хурджинами, среди них три девушки — на горянках были темные платки, цветные байковые халаты, шерстяные носки и узкие резиновые калоши. Прямо от вертолета горянки направлялись в туалет и минут через десять выходили в шелковых кофточках,
МИМИНО
Зимой мы с Токаревой написали сценарий про деревенскую девчонку, влюбленную в летчика, который сочиняет стихи и играет на трубе. После «Афони» мне хотелось снять что-то простенькое и светлое. Сценарий приняли. И мы запустились в производство. Но случилось так, что когда мы уже написали режиссерский сценарий, и начался подготовительный период (точно помню, тринадцатого мая), ко мне в гости пришел писатель Максуд Ибрагимбеков (мой друг). Вечером мы гуляли по Чистым прудам, и я рассказывал ему сюжет будущего фильма. Когда дошел до середины, Максуд спросил:
— Прости, а помнишь, ты рассказывал про вертолетчика, который запирает вертолет на замок? По-моему, эта история намного интереснее.
Максуд ушел. А я не спал: думал. И понял, что фильм про девочку и трубача снимать уже не смогу. «Но что делать? Съемки через месяц, а сценария нет! Нет, это невозможно, это чистейшая авантюра!»
В сорок втором мы с Шуриком Муратовым (Шурмуром) и самой красивой девочкой нашего класса — Лелей Глонти шли по Верийскому мосту на ту сторону Куры. (Во время войны я два года жил в Тбилиси.) На середине моста Леля остановилась, посмотрела вниз и спросила:
— А правда, что Рубик отсюда прыгнул?
— Правда, — сказал Шурик.
Рубик Аракелян был самый сильный мальчик в нашем классе.
— Он солдатиком прыгал, — уточнил я. — Ножками.
— Страшно! — сказала Леля.
— Ножками кто хочешь прыгнет, — сказал я.
Мне не хотелось, чтобы Леля думала, что Рубик Аракелян такой уж храбрый.
— Что-то я не слышала, чтобы из нашей школы отсюда кроме Рубика кто-то прыгал, — сказала Леля.
— Подержи, — сказал я Шурику.
Отдал ему свою тюбетейку, майку, сандалии и перелез через чугунные перила. Посмотрел вниз — там, далеко, бурлит и несется мутная вода.
— Гия, дождик был, вода холодная. Давай завтра после уроков прыгнем, — попытался выручить меня Шурик.
«Конечно, завтра лучше, завтра можно заболеть гриппом», — подумал я.
И вдруг решил: « А! Была — не была!» И прыгнул!
Тогда мне было двенадцать.
«Что делать? — думал я. — Съемки на носу! Нет, это невозможно!». А к утру решил: «Была — не была!»
Позвонил в Тбилиси Резо и сказал:
— Ты мне нужен. Приезжай!
Тогда мне было сорок семь.
Резо верный друг. Он в тот же день прилетел в Москву. И мы уже втроем, Резо, Вика и я, поехали в дом творчества «Болшево» писать новый сценарий. Писать надо было быстро: времени до съемок оставалось мало. А у нас кроме вертолета, цепи, замка и Бубы Кикабидзе ничего не было. И мы почти круглосуточно в лихорадочной спешке сочиняли. (Что вертолетчика играет Кикабидзе, мы с Резо решили еще в Телави.) Второй режиссер Юра Кушнерев каждое утро приезжал к нам в Болшево и забирал то, что мы успели написать. Параллельно в Москве работала съемочная группа. По тем эпизодам, что он привозил из Болшева, надо было найти актеров, сшить на них костюмы, выбрать натуру, сделать эскизы декораций, внести изменения в смету, и еще, и еще!
К началу
Между прочим. Эпизод: встречу Мимино с адвокатом в Бутырской тюрьме написали один к одному, как это было с моей дочкой Ланочкой. Когда Ланочка окончила университет и стала адвокатом, выглядела лет на пятнадцать. А первая ее встреча с подзащитным была в Бутырской тюрьме. Когда подзащитного привел конвоир и оставил Ланочку с ним один на один (тот подзащитный был матерый рецидивист, сплошь покрытый татуировками), Ланочка от испуга забыла все, чему ее учили в институте.
— Да ты не бойся, спрашивай, — пожалел ее подзащитный.
И стал подсказывать, что она должна спросить: «Сначала спроси имя и фамилию. Потом год и место рождения…»
Именно от Ланочки я узнал слова «потерпевший», «подсудимый» и, главное, «личная неприязнь». И в знак благодарности нашего адвоката, которого играла Мария Дюжева, назвали — Светлана Георгиевна, так полностью зовут мою дочку.
СЮЖЕТ. Деревенский летчик Валико Мизандари летает на маленьком вертолете, возит крестьян и кино по деревням и влюбляется в стюардессу большого белого лайнера. Приезжает в Москву. Попадает в большую авиацию, летает на лайнере по всему миру. Но понимает, что это не для него. Возвращается в деревню, где он нужен отцу, сестре, племяннику, своей собаке Зарбазану и всем, всем, всем.
КУЛЬТУРА ОБСЛУЖИВАНИЯ
Перед тем как начать съемки, мы — Анатолий Петрицкий, Борис Немечек, Кушнерев и я — прилетели в Тбилиси и поехали на машине по Грузии искать места для съемок.
Оператором на «Мимино» был Анатолий Петрицкий. (Он снял с Бондарчуком эпохальный фильм «Война и мир».) А художниками — снова мои любимые супруги Немечики.
Выехали из Тбилиси рано. Буфет был закрыт. Проехали километров сто, остановились у пригородного ресторана, позавтракали. Официант принес счет: один рубль 16 копеек. Что-то не то. Я пододвинул счет водителю, который тоже сидел с нами.
— Посмотри. Официант, наверное, ошибся.
— Что, много? — удивился водитель.
— Наоборот, очень мало.
Надо сказать, что цены в пригородных ресторанах были намного выше, чем в городе. По моим подсчетам, такой завтрак должен был стоить рублей шесть.
— Пойди скажи, что он ошибся, — сказал я водителю.
— Если я это скажу, они вызовут санитаров и увезут меня в сумасшедший дом. «Мало посчитали», — нормальный человек не может сказать.
Пообедали мы в другом ресторане. Пообедали как следует. Взяли шашлык из молодого барашка, жареный сулугуни, рыбу, зелень, вино. Счет принесли рубль сорок две. Я дал три и сказал, что сдачи не надо. Официант отсчитал сдачу точно до копейки и сказал по-русски, что в их ресторане чаевых не берут, потому что лишние деньги очень обижают официанта. Мы его не стали обижать и уехали. В машине Толя Петрицкий сказал:
— Все-таки какая здесь культура обслуживания! Нам у грузин этому учиться и учиться!
Водитель услышал это и по-грузински мне сказал:
— Он думает, они всех так обслуживают!
И объяснил, что когда мы утром подъехали и вошли в первый ресторан, а он остался, чтобы отвинтить зеркало бокового вида, которое ему зять привез из Киева, к нему подошел сторож и спросил:
— Кого привез? Кто такие эти русские?
А он сказал:
— Не знаю, прилетели из Москвы и ездят по ресторанам. А потом берут счет, что-то пишут на нем и прячут в папку.