Тот, кто держит за руку
Шрифт:
Перестань… Не надо так, — неловко тормозит ее мой… бывший муж. Потом в мою сторону: — Ханна, я… мне очень жаль… я не хотел, так просто вышло… Я…
Ты должен был мне раньше обо всем рассказать, — обрываю я его заикающуюся речь. — Не надо было ничего скрывать.
Вот, я же тебе говорила! — взмахивает руками женщина. — Надо было давно ей признаться, а ты все боялся рот раскрыть. К слову, — теперь уже она обращается ко мне, — в прошлый раз ты не была такой спокойной:
Смотрю на нее и напрасно пытаюсь представить себя разъяренной склочницей — не получается.
Я этого не помню, — отвечаю ей равнодушно. — И скандалить больше не стану… — Потом снова смотрю на своего мужа, почти нелепого в этом своем банном халате посреди такого разоблачения: — Ты только вещи свои завтра забери, — говорю я ему. — Желательно днем, когда детей не будет дома. Я им сама обо всем расскажу.
Ханна, — порывается он ко мне, но я останавливаю его, выставив вперед руку.
Не надо, Маттиас, просто разойдемся как цивилизованные люди, не устраивая ненужных сцен.
Он виновато опускает свою черноволосую голову, смотрит в пол.
Давай я тебя хотя бы провожу, — переминается он с ноги на ногу, и я вдруг обращаю внимание на его тапочки… Да это ж те самые пушистики, которые я сама купила ему не так давно! Вот почему у Маттиаса был такой перепуганный вид при виде их, и вот почему из десятка других я купила именно эти тапочки — наверное, подсознательно помнила, как видела их на муже в предыдущий раз.
В прошлый раз на тебе тоже были эти тапочки? — спрашиваю я с улыбкой, чем привожу обоих в состояние крайнего изумления.
Я… я не знаю… наверное, — лепечет мой герой-любовник. — А какое это имеет отношение..
Да никакого, просто любопытно. — Потом в последний раз окидываю взглядом маленькую прихожую нового Маттиасова дома и добавляю: — А провожать меня не надо… еще простудишься ненароком, а у тебя скоро любовница рожает. Поздравляю, папочка!
Иду по узкому тротуару, прочь от дома под номером двадцать один, в почти блаженном полузабытьи. На душе так легко, что еще чуть-чуть и взлечу… Странное состояние, и я знаю ему название — это покой. Иррациональный душевный покой, рождающий на губах счастливую полуулыбку, а в ногах — жажду движения. И я иду… Пересекаю перекресток за перекрестком, улицу за улицей, мысли сменяют одна другую, и вот уже день начинает гаснуть, загораются фонари. Меня приводит в чувства звонок моего сотового (не первый, как мне кажется):
Мам, ты где? — слышу взволнованный голос Мелиссы. — Почему не отвечаешь на звонки? Я волновалась.
Я их не слышала, извини, — отзываюсь я так невозмутимо, что дочь сразу же настораживается. Так и вижу, как она нервно морщит свой маленький
С тобой все в порядке? — спрашивает она снова. — У тебя странный голос… — секунду молчит и добавляет: — Это как-то связано с папой?
Ты хочешь знать, не связано ли это с тем фактом, что у него есть другая женщина?
За то время, что в трубке повисает гробовое молчание, я, мне кажется, могла бы досчитать до пятидесяти. Даже шороха не слыхать…
Так ты знаешь, — наконец звенит ее голосок.
Знаю. А как давно знаешь об этом ты? — любопытствую я не без упрека.
Мелисса вздыхает:
Узнала за пару дней до аварии, — отвечает она глухим голосом, — видела как они целовались в машине.
А мне почему не сказала?
Сказала! — восклицает та в телефонную трубку. — В тот же день тебе все и выложила… Ты просто не помнишь.
О, — такого я действительно не ожидала. Значит вот как я узнала об измене Маттиаса — от собственной дочери. — Понятно.
Ты была сама не своя, когда я тебе сказала, — продолжает Мелисса. — Сначала не хотела мне верить, а потом плакала… Ты много плакала, мам, я тогда пожалела, что обо всем тебе рассказала. Уж лучше бы молчала, — она на секунду замолкает. — А потом ты пошла в «Адскую колесницу» и тебе там сказали, что отец уже несколько месяцев, как там не работает и адрес его подружки назвали тоже. Вот ты и поехали к ней тем утром… Прости.
Осмыслить все это не так-то просто, но я держу себя в руках…
Ничего, милая, — улыбаюсь я в телефонную трубку. — Мне кажется, я им задала в тот день жару — надолго запомнят. — И добавляю: — Его подружка беременна…
Сама не знаю, зачем это говорю — просто вылетело слово-«воробей», назад не поймаешь.
Мам, Марк тоже об этом знает, — вдруг говорит мне Мелисса, никак не отреагировав на мои слова.
Я догадалась. И как давно?
Он узнал в день твоего пробуждения…
Мы снова молчим. Я вдруг ощущаю себя обессиленной и мешком падаю на лавочку на остановке. Ноги стынут. Темнеет. Бросаю взгляд на автобусное расписание…
Мам, так где ты все-таки? — беспокоится Мелисса. — Уже темнеет.
Я называю остановку.
Не волнуйся, дождусь автобуса и приеду, — успокаиваю я дочку — Со мной все хорошо. Я отключаюсь.
И уже собираюсь было нажать на отбой, когда Мелисса говорит мне: