Тот, кто держит за руку
Шрифт:
Что ты задумал? — посмеивается Ханна, лукаво прищуривая враз потемневшие глаза.
Задумал успокоить тебя, — шепчу я самым эротическим голосом, на который только способен, — и я знаю единственно верный способ сделать это… — Целую тыльную сторону ее шеи под волосами и при этом веду пальцами вдоль позвоночника. — Думаю, тебе не помешает немного расслабиться…
Мы не будем делать это сейчас, — сипит Ханна, откидывая голову и позволяя мне касаться губами пульсирующей жилки на шее под ее подбородком. — Твои родители вот-вот придут.
Ну и что? — продолжаю осыпать поцелуями ее побородок, подбираясь
И все же, — Ханна смотрит мне прямо в глаза, — как ты можешь быть таким спокойным?
Именно в этот момент я очень даже не спокоен, как ты можешь заметить, — многозначительно улыбаюсь я, прижимая переволновавшуюся строптивицу к своему телу. — Так что перестань задавать вопросы и поцелуй меня.
Ты пользуешься моей слабостью, — ворчит она не всерьез и послушно целует меня в губы. Наши поцелуи никогда не прискучат мне, я знаю это также верно, как верен сам тот факт, что кислород нужен нам для поддержания нашей жизни. Ханна и есть мой кислород… Не знаю, как я жил без нее… и без этих поцелуев. Иногда вся твоя предыдущая жизнь, как преддверие чего-то иного, как растянувшееся на года ожидание настоящего события, которое и есть единственно значимое для тебя — таким событием для меня стала встреча с Ханной: секундное столкновение взглядами на переполненной автомобилями трассе — и вот твоя жизнь приобретает смысл. Ты начинаешь понимать для чего живешь и качество этой жизни улучшается вдвое, втрое, в добрую сотню раз…
Я просто люблю тебя, — шепчу я ей между поцелуями, и собственное сердце кажется оглушающе громкогласным.
Мам, — прерывает наш поцелуй окликающий голос Мелиссы, — Эмили жаждет внимания. А у меня руки в муке…
Мы с Ханной дружно посмеиваемся, ощущая себя нашкодившими детьми. Ее щеки предательски алеют…
Марк, тебя это тоже касается! — кричит она снова. И мы потихонечку выскальзываем за дверь…
Так и знала, что вы вместе где-то зависаете, — закатывает глаза девочка, от которой не укрывается ни наше совместное появление, ни тем более материнское раскрасневшееся лицо тоже. — Как дети, право слово, — ворчит она, вызывая у нас с Ханной приступ неудержимого хихиканья. Ну вот, она хотя бы немного отвлеклась и забылась… Миссия выполнена.
Я смотрю на часы — осталось меньше десяти минут. Сказать, что я нервничаю — значит ничего не сказать, только Ханне знать об этом вовсе не обязательно. Если мне престоит встреча с собственными родителями, то для нее они и вовсе чужие люди, чужие люди, которые, возможно, считают ее виновницей моей с ними размолвки. Если честно, не знаю, чего ожидать от нашей нынешней встречи…
Я позвонил им меньше недели назад, ни на что особо не рассчитывая, но мама удивила меня, сговорившись об этом свидании… А я бы и не позвонил вовсе, не заставь меня Ханна пойти на этот шаг: «мы не можем устроить венчание без присутствия твоих родителей. Это неправильно, Марк», сказала она мне однажды вечером, когда я поделился с ней планами на наше венчание в церкви Святого Леонарда. В ЗАГСе мы побывали еще два месяца назад… До того, как на свет появилась малышка Эмили. Моя дочка.
Ну-ка, улыбнись папочке, — сысыкаюсь я с малышкой, которую Ханна держит на руках. — Вот, послушная девочка.
В этот момент звенит звонок, и Ханна мечет в меня перепуганный взгляд. Хочу подбодрить ее улыбкой, но губы деревенеют и, кажется, совсем не слушаются меня. В конце-то концов! Бросаю последний взгляд на ба с Мелиссой, которые побрасали свою стряпню на кухне и теперь толпятся на пороге кухни, замерев в ожидании,
Февраль выдался в этом году чрезвычайно холодным, и обе фигурки родителей, завернутые в теплые полупальто, кажутся мне какими-то нереальными и словно забытыми, как смутная память о былом сне. Мы неловко здороваемся. Мне стыдно за то, что я ощущаю отца с матерью такими далекими от моей нынешней жизни и еще хуже становится мне от мысли, что вот эти самые морщинки на отцовском челе, прежде мной не замечаемые, появились на его лице именно из-за меня.
Пальто можете оставить здесь, — указываю я на вешалку у стены. — А теперь сюда… Осторожно, здесь игрушки Ёнаса.
Я слегка отпихиваю ногой вереницу выстроившихся у порога маленьких машинок, и мы все оказываемся лицом к лицу. Ханна такая бледная, что мне страшно за нашу малышку, лежащую у нее на руках — не уронила бы. Ёнас тоже забился под стол и выглядывает оттуда большими, любопытно-опасливыми глазами… Только ба с Мелиссой, словно две воинственные амазанки, сжимают в руках свое импровизированное оружие: скалку — одна, и половник для соуса — другая. Я благодарен им за эту поддержку.
Здравствуй, мама, — обращается к амазанке с половником моя мама. — Давно не виделись.
Не по моей вине, — ворчит та недружелюбно. — Впрочем у меня было чем себя занять, — и она обводит всех нас потеплевшим взглядом. — Я не жалуюсь.
Мама теребит в руках ручку своей кожаной сумки, вижу как ей все это тяжело дается, и решаюсь прийти на помощь.
Мама, это Ханна, — подвожу я ее к своей возлюбленной. — А это наша дочь Эмили.
Твоя дочь? — лепечет она растерянно, и я молюсь, чтобы она не сказала чего-нибудь сверх этого.
Да, мама, — повторяю я твердо, — это моя дочь Эмили.
Несколько бесконечных секунд она молчит, обмениваясь с отцом нечитаемым взглядом своих полинявших (уж не от слез ли?) светло-голубых глаз. Тот на фоне взволнованной матери кажется почти отстраненно-холодным… Один этот вид вызывает у меня спазмы в желудке — кончится ли эта встреча хоть чем-то хорошим?
Можно мне ее подержать? — наконец обращается мама к прикрывшейся ребенком, словно щитом, Ханне. — Она кажется такой маленькой.
Да, конечно, — Ханна осторожно перекладывает малышку с рук на руки. — Ей только второй месяц пошел, но она уже улыбается…
Они с моей матерью обмениваются смущенными взглядами, и я немного оттаиваю.
Нам надо ужин доготавливать, — уведомляет нас в этот момент бабушка и возвращается на кухню. — Мелли, раскатывай тесто. Само оно в рулеты не скатается. Живее!
Мелисса тоже выскальзывает из комнаты, и я подзываю к себе Ёнаса, все еще ведущего наблюдение из-под стола, подобно партизану в тылу врага. Тот несмело подходит.
Это Ёнас… — «мой сын», хочется добавить мне, но я решаю пока не доводить до крайностей и потому просто говорю: — Старший братишка Эмили. Он у нас большой поклонник книг про автомобили…
Отец молча смотрит на нас обоих.
Не покажешь, где у вас тут туалетная комната, — вдруг произносит он свои первые а все время слова. Голос у него хриплый, словно простуженный, и немного надтреснутый.
Да, конечно, пойдем.
Я веду его по нашему новому дому, который мы снимаем не так давно, примерно, три последних месяца, и спазмы в моем желудке все усиливаются и усиливаются — так и до язвы недалеко.