Тот, кто не спит
Шрифт:
– Сначала глаза, - врач закапал из флакона с пипеткой-насадкой.
– Побольше, пусть промоет как следует.
Петров дернул головой - жечь стало еще сильнее.
– Все, все, Виктор Платонович, больше не буду, - пена из другого баллончика облепила руки, лицо, врач водил у шеи. Кондитером ему работать, торты к юбилеям
Петров расставил руки в стороны, глядя, как падают наземь ошметки медовой пены.
– Одежду сменить нужно, - скомандовал врач.
– Позже. Она защитная.
Люди поднимались на поверхность и, ослепленные солнечным светом, сбивались в беспомощную толпу, рыхлую, аморфную. Дети ожили быстрее других, настороженно-любопытно поглядывали на странно не злых солдат.
– Мы для них сейчас - чужаки, захватчики, - вернувшийся майор озабоченно смотрел на часы, - К полудню автоколонна подойдет. А пока - накормим людей. Желудок, он лучше всего убеждает, кто друг, а кто враг.
Из выгруженных ящиков рослый старшина доставал пакеты и раздавал робевшим людям. Дети и тут побойчее - бережно снята золоченая фольга, надкушена первая шоколадка. Приспособятся.
– Пайки, чай, бундесверовские?
– Что?
– майор озадаченно взглянул на Петрова, потом рассмеялся.
– Действительно, дали маху. Ничего, пусть привыкают.
Учительница поднялась из ложбинки, отряхнулась машинально от пыли и, отрешенно глядя перед собой, неуверенно приблизилась к остальным.
– Нина Ивановна, Нина Ивановна, вам сюда!
– позвал Петров. Не узнала, конечно, но - подчинилась. Горька участь пленника.
– Позвольте представить: майор российской армии, командир отряда Глушков - учитель…
– Власовец, - перебила учительница, презрительно усмехаясь. Держит марку.
– Зачем же сразу ярлыки навешивать, Нина Ивановна? Нехорошо. Непедагогично. Вашего звания, правда, не знаю,
– Не понимаю, - устало ответила учительница. Срослась, сроднилась с ролью.
Майор настороженно смотрел на Петрова.
– Глаза вас выдали, глаза. Вы ведь из зачинателей Делянки, еще бериевского призыва, не так ли?
– О чем вы?
– недоумение естественное, не фальшивое.
– Любой окулист скажет, что у вас иол.
– Что?
– майор подобрался, напрягся.
– Интраокулярная линза передней камеры глаза, федоровский хрусталик, иначе. С возрастом катаракта развилась, пришлось отлучаться от подопечных, оперироваться. Днем-то незаметно, а в темноте при свете лампы нет-нет, а и сверкнет глазами, дух захватывает.
Учительница мотнула головой, но майор успел, зажал рот ладонью.
– Ампула в воротнике?
– свободной рукой он нащупал ее, улыбнулся.
– А мы ножичком, чик - и нет!
Хватит, пора и честь знать.
Петров сел в тень вертолета, стараясь не слышать, как рвется из рук дюжих спецназовцев учительница. Забыв про шоколад, жались к взрослым ребятишки, а те, стараясь не смотреть в сторону вертолета, давясь, глотали вдруг ставшие поперек куски. Ничего, скоро запросите головой выдать - и Нину Ивановну, и других. Хотя… Кто знает.
Подошел врач, бросил пустой шприц в землю, и тот закачался на длинной игле.
Цветик, ягодка моя.
– Пять кубиков реланиума. Едва угомонилась. А как вы?
– Терпимо, - пробормотал Петров.
– Ничего, до свадьбы заживет, - врач запнулся, покраснел.
– Извините, глупость сморозил.
Петров не шевельнулся.
Замереть, не думать, не чувствовать, и тогда, есть надежда, придет, наконец, он - чистый, спокойный сон.