Тот, кто подводит черту
Шрифт:
Тут и остальные трое рассекретили свои самые тайные номера.
Именно после этого Леся уверилась, что они не шутят. Всерьез обеспокоены.
– Ладно, спасибо за заботу. Буду звонить, когда на душе плохо станет. Вы еще пожалеете, что номера мне оставили.
– Раз оставили, значит, уже не пожалеем, – успокоил Денис.
ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ?
Убедили
Они проводили ее до самых дверей. Дождались, пока откроет дверь. Леся была безмерно
Леся даже умываться перед сном не стала. Включила свои медитативные звуки природы и залезла под одеяло. Лишь бы уснуть и сны не видеть. Но сон отступил. В голову полезли всякие ненужные мысли.
Это она от неожиданности и обиды сказала Ренату, что он ее не убедил. Убедил, заставил поверить.
Просто люди гораздо больше ценят мечту, чем реальность. И начинают ненавидеть тех, кто эту мечту обращает в пыль. Саша – ее воплощенная мечта о надежном верном муже. Она доверилась ему во всем. И у нее доверие это возникло не на пустом месте: можно привести огромное количество примеров, когда муж вел себя в полном соответствии с идеалом настоящего мужчины: опекал, заботился, предугадывал желания.
Что сейчас изменилось?
Да, обнаружилась его ложь. Совершенно нелепая, детская ложь.
Это же просто чудо, что он на ней не попался. Дату ввода войск в Афганистан наверняка многие помнят, как помнят 1968-й, год ввода войск в Чехословакию. Если б его на этом сразу подловили?
Леся вдруг отчетливо вспомнила тот ужин, вино, болтовню. Подловили бы? Ну и что? Сказал бы, что выпил лишнего, что она не так поняла, что был он в Афгане, ясное дело, позже, не в девять же лет!
Ну, на худой конец, не объявился бы больше, и все.
Это был, так сказать, пробный этюд. Он удался. Образ сложился.
Навешивал ей лапшу на уши – вот как это называется. А она подставляла уши, чтоб удобнее было вешать. Ему хотелось понравиться, произвести впечатление. Мальчишество. Полюбила-то она его не из-за этого.
Но другой голос внутри сказал: «А почему же ты тогда, говоря о Саше своим знакомым, первым делом вспоминаешь Афган и его тогдашнюю доблесть? Значит, для тебя тот рассказ был вехой. Ты хочешь других поразить тем, чем была сама поражена».
Да! И это правда. Эта история – безусловный Сашин козырь. Она полностью меняет его облик. Отбрось ее, что останется?
Незначительная внешность, нечистая кожа.
Что-то такое злобное советовала ей Катя, связанное с Сашиным лицом?
Ломброзо почитать про лица преступников, ни больше ни меньше.
Нет, ну это уж слишком. Не надо все разрушать и топтать. Не надо невинную мальчишескую выходку возводить в преступление.
Она подумала, не поговорить ли с Сашей, чтоб выяснить до конца всю эту ерунду с Афганистаном. Потом решила: нет! Ни за что! Даже она чувствовала себя униженной и раздавленной, когда Ренат разоблачил его байки. Каково будет Саше? Он запросто может уйти и не вернуться. Останется она тогда одна, кому-то легче от этого станет? Ей самой уж точно не станет. Вот сейчас – лежит без сна, мерзнет, боится. Хотя знает, что муж скоро-скоро приедет и
Все! Точка! Надо перестать думать на эту тему. Уснуть.
Забытый эпизод. Многодетная комиссия
Вместо долгожданного сна подлая память подсунула давно, казалось бы, забытый эпизод.
Сколько же ей тогда было? Пятнадцать, кажется. Вроде училась она уже в училище, не в школе. Пришла домой, как всегда, голодная, дрожащая, а тут тетя чего-то подошла, к счастью. Котлеты принесла, еще теплые. Картошку в мундире, укутанную в полотенчико.
Как же пахла та картошечка! Сейчас таких запахов не осталось больше! Леся от голода и стесняться перестала, набросилась на котлеты, как зверь. Руками в рот запихивала.
Тетя жалостливо смотрела, сокрушалась:
– Ты ж моя сиротинушка! Оголодала, бедная! Да я б хоть каждый день тебя кормила, а как? Через всю Москву с кастрюльками не наездишься, а у тебя готовить не могу. Хоть режь! Мама твоя так перед глазами и стоит. У меня сердце начинает колотиться, не остановишь. Ешь-ешь, не слушай! Это я так, про себя. Бормочу по-старчески.
В самый момент несказанного наслаждения едой домашнего приготовления раздался протяжный звонок в дверь. Так обычно звонили официальные лица, пришедшие надзирать за ее детским счастьем и изобилием.
Леся вообще верила в сформулированную ею лично примету: звонят в дверь или по телефону, когда голодный человек ест, обычно очень нехорошие люди. Но не открывать было нельзя: хуже потом задолбают.
С другой стороны, хорошо, что именно сейчас пришли, увидят, что у ребенка на столе полноценный обед, опекун рядом, быстрее отвяжутся.
Леся открыла. На пороге стояла целая делегация. Несколько крупных женщин с глазами танкистов, цепко смотрящих сквозь щель в броне на подлежащего уничтожению противника. Мужчины им под стать. Группу возглавлял бородатый осанистый богатырь.
– Делегаты комиссии многодетных семей, – представился он. – Разрешите пройти.
Леся недоуменно пожала плечами, но впустила делегатов в дом. Им-то что тут надо? Тоже заботиться пришли о сироте?
Перестройка шла полным ходом, делегатов, депутатов, комиссий было хоть пруд пруди, разобраться в их назначении не представлялось возможным. Казалось, взрослые люди с азартом ринулись играть в недоигранные детские игры: кто в войну, кто в дочки-матери, кто в казаков-разбойников, а кто и в Тимура со своей командой. Главное, в это все не вникать.
– Мы пришли осмотреть квартиру, – объявил предводитель многодетных.
– Зачем? – догадалась спросить Леся.
– Осматриваем квартиры для заселения. Вот у нас список из ЖЭКа. В этом доме каждая вторая квартира практически пустует.
Леся смотрела недоуменно.
– Моя не пустует. Я здесь живу.
– Я сказал: практически. В квартирах по сто, а то и сто двадцать метров живут престарелые пенсионеры. Один в такой квартире!
– Я не престарелая! – отказалась Леся.
– Сиротам место в детдомах, – вставила веское слово женщина-танк.