Тот, кто стоит за спиной
Шрифт:
— Со стороны озера, если я не ошибаюсь.
— Ждите меня здесь. Никуда не уходите. Я только разведаю обстановку… — и водила исчез на веранде, выходившей окнами в сторону озера.
По-рысьи мягко ступая по мху, Пахомов спустился к уборной и огляделся. Солнце едва просачивалось сквозь плотно сдвинутые кроны деревьев и лишь кое-где высвечивало ядовито-зеленые или малиново-красные фрагменты болота.
«Этот придурок издевается надо мной, что ли? Какая еще война? Здесь
Выйдя на открытое место и ничего подозрительного не обнаружив, он начал разворачиваться, намереваясь бросить последний взгляд вокруг себя и бежать к машине…
И вдруг он замер: в пяти шагах от него лежал Богдан, погрузив голову и плечи в ржавую болотную воду. Водила присел и прислушался. Нет, Пивень уже не пускал пузыри. На корточках подобравшись к Богдану, Пахом стал его обыскивать.
Так и есть: его собственный «Макаров» был тут. Водила осторожно извлек из кармана Богдана вместе с какой-то бумажкой («Ага! План расположения „папиной" дачи!») свой пистолет и снял его с предохранителя. Потом он разжал пальцы правой руки мертво лежащего коллеги и сунул пистолет Богдана себе за ремень. Все это водила проделал быстро, с едва заметной улыбкой.
— Ну вот ты свое и получил, Богдаша! А это тебе на сдачу! — сказал сквозь зубы водила, приставив к затылку коллеги дуло пистолета.
— Богдан! Где ты? — вдруг раздалось метрах в пятидесяти. — Богдан!
Водила вздрогнул: он узнал голос Берковича. Майор шел сюда со стороны озера.
Пахомов упер ногу в бок Богдана, погруженного наполовину в болото, и столкнул его в воду. Плавно, словно с горки, Богдан Пивень съехал на дно глубокой воронки, наполненной черной болотной водой, разогнав ряску, которая, как только тело скрылось под водой, вновь затянула поверхность зеленой вуалью. Бросив взгляд в сторону озера, Пахомов стал пятиться к склону, ведущему к даче…
Литератор стоял над спящим сыном и растерянно смотрел на него. В его висках попавшей в силки птицей билась одна и та же навязчивая мысль: «Беги! Беги, еще не поздно!» Но бедный инженер человеческих душ никак не мог решиться на побег. Не мог, словно ему предстояло бежать через проволочные заграждения, раздирая свои белые руки и нежный зад стальными колючками, бежать под прицелом недремлющих охранников — поголовно чемпионов по стрельбе в «бегущего кабана».
Он почему-то знал, что ему уже никуда не убежать и не скрыться, поскольку теперь это было бы не обыкновенное бегство от опасности, а побег от самого себя.
Половцев мог бы теперь сгинуть, малодушно схоронившись в одной из лесных воронок, и заставить себя ни о чем не думать, но, увы, он не мог заставить молчать в себе то, что было выше страха боли и самой смерти. Ибо то мучительное и страшное, что предстояло ему, что ощущал литератор всем своим источенным болью и страданиями существом, он обязан был принять как должное и перетерпеть, пересилить, перемочь.
Он должен был
Половцев понял это, и на душе у него стало спокойно.
Он собирался с духом пусть для последнего, но самого главного в своей жизни мгновения…
— Скорей будите сына и за мной, к машине! Сейчас те, кому нужна голова мальчика, будут здесь. Где ваш сын? — водила глубоко дышал и все время смотрел в окно. — Спит? Будите его скорей и бегите к машине, — сказал водила и пошел к выходу.
— Простите, э… — Половцев не знал, как обращаться к водителю, — там, во второй комнате, лежит раненый.
— Раненый? Какой раненый? — Пахомов остановился и вытаращил глаза на литератора.
— Лейтенант. Его подстрелили на озере, — Половцев вопросительно посмотрел на водителя.
— Подстрелили на озере? С ума сойти! — округлив глаза, водила смотрел на литератора.
— Я вытащил его из воды. Он ранен в грудь…
— Ладно, уважаемый, берите сына и бегите к «Волге». У нас уже нет времени. Бегите, я — за вами. Только не через калитку, пожалуйста, а через забор. Быстрей!
— А может быть, мы подождем, пока… — литератор с подозрением смотрел на водилу.
— Пока не убьют меня, вас, вашего сына? Вы это хотели сказать? — не дал закончить Половцеву Пахомов. — Будите мальчика. Живо!
— Но разве мы оставим его, вашего лейтенанта? — Половцев показал рукой на дверь, ведущую в соседнюю комнату.
Водила открыл дверь и подошел к лейтенанту. Кинув на него беглый взгляд и приложив ладонь к его землистому виску, он обернулся и сказал:
— Похоже, мы уже ничем ему не поможем!
— Но я попробую, попытаюсь донести его до машины, ведь здесь недалеко, — сказал Половцев и, взяв раненого под мышки, с трудом приподнял его над кроватью. — Какой тяжелый!
— Оставьте его! Он не жилец! — раздраженно крикнул водила.
Литератор медленно распрямился и неожиданно для себя спокойно сказал:
— Не оставлю, потому что он еще жив! Водила плюнул себе под ноги и выругался.
Потом он подскочил к литератору и, грубо отпихнув его плечом, взвалил раненого на себя. При этом лейтенант слабо застонал.
— Ну если меня сейчас подстрелят, — засипел водила, — извините! Защитников у вас и вашего сына больше не останется!
— Давайте я помогу вам… — начал было Половиев, но водитель оттолкнул его и одними глазами показал на спящего мальчика.
Литератор быстро (и куда только делась его усталость?) подошел к сыну и разбудил его. Спросонья мальчик не понял, что от него хотят: он долго тер глаза и вспоминал, почему он спал на полу. Половцев уже распахнул одно из окон и ждал, когда Андрей наденет куртку.
— Андрюха, за мной! Бежим к «Волге». Не бойся, скоро будем дома! — сказал литератор и постарался улыбнуться мальчику.
Когда они побежали к забору, за спиной у них что-то тяжело шмякнулось о землю. Половцев оглянулся: лейтенант лежал на земле, неловко подломив под себя руки. Водила либо выпустил его из рук, когда вылезал из окна, либо попросту бросил. Половцев собрался броситься на помощь водиле, но тот гневно сверкнул на него глазами и кивнул головой в сторону «Волги».