Тот, кто убил лань
Шрифт:
"Ну конечно, — ответила Асят, поняв мужа, — дадим буйволов, арбу и сами придем помогать. Так ведь?" — обратилась она к мужу.
— В тот же день общими усилиями они убрали кукурузу с поля, — закончил рассказ Бамат Кове.
Среди слушателей был стосорокалетний Таркил Джесиб. Он сказал:
— Того, кто отомстил вовремя, называют ахаца. А того, кто мог отомстить, но воздержался, проявил великодушие к поверженному врагу и даже выручил его из беды, называют афырхаца — герой из героев. Не каждому ахаца дано стать афырхаца.
Пуля
Перевод С. Трегуба
Уаа-рай-да...
Тот не мужчина,
кто не умеет
скрыть страдания свои...
Так пел почтенный стотридцатилетний Гидж Эшба, тихонько ударяя сморщенными пальцами по струнам своей апхярцы. Любил он, собрав вокруг себя людей, петь им старинные песни и рассказывать о былом. Вот и сейчас, усевшись в кружок, все слушали исполняемую им уже не раз "Песню ранения":
Уаа-рай-да...
Тот не мужчина,
кто вздохом иль стоном
выдаст мученья свои...
Уаа-рай-да...
Стоны и вздохи —
женское дело,
женщинам легче от них.
Уаа-рай-да...
Тяжкие раны
посланы нам в испытанье
выдержки, воли своей.
Уаа-рай-да...
Если бы трусость спасала...
Уаа-рай-да...
Заяц бы дольше всех жил.
Уаа-рай-да...
Любит трусливого смерть,
разборчива умная пуля,
труса не пощадит.
Так пел старый Гидж Эшба, а закончив, наклонил голову к апхярце, долго прислушивался к отзвуку струн и, словно вспомнив о чем-то, улыбнулся.
— В наше время, — начал он, — стонать и жаловаться на боль считалось недостойным для мужчины. Лучшим джигитом был тот, кто умел молча переносить самые тяжкие страдания. Застонать при женщине — значило оскорбить ее.
Жил у нас в деревне крестьянин Мсоуст Чукбар. Как-то в лесу он занозил ногу. Нога распухла и стала нарывать. Боль была нестерпимая.
Вечером после ужина сидел Мсоуст у очага. Жена уложила детей спать. Распухшая его нога заболела так сильно, что он не выдержал и застонал.
"Как тебе не стыдно стонать при женщине", — вспылила жена. Она была очень оскорблена.
Мсоуст смутился и не знал, что ей ответить. Он пробормотал, что у него адская боль.
"Адская, — передразнила его жена. — Но ведь ты даже не ранен пулей. Ведь это всего-навсего заноза!"
Мсоуст оскорбился. Чтобы восстановить в глазах жены свое мужское достоинство, он выхватил пистолет, приставил дуло к опухоли и, не долго думая, выстрелил. Пороховой дым и пепел, поднявшийся с очага, окутал его густым облаком.
"Унан, хаас! — ужаснулась жена. — Что ты сделал? Ты застрелился?"
В отчаянии она бросилась к мужу, но сквозь рассеивающийся дым увидела его улыбающееся лицо.
"Ты хотела, чтобы это была пуля? Ты права. Теперь смотри, мне стало легче".
И действительно, пуля пробила нарыв, и Мсоуст вздохнул с облегчением.
Газыри.
Перевод С. Трегуба
В старину не знали газырей. Порох, картечь, пули, а бывало, и просто камешки носили прямо в сумках — артмаках. Ох и долго же приходилось заряжать
Как-то раз соседи из-за перевала напали на ущелье Мрамба. Набег был совершен неожиданно, исподтишка и большими силами. Мрамбовцы не ждали нападения, однако встретили врага смело; завязался бой.
На узкой тропинке, которая вела в село Мрамба, тяжело ранили молодого абхаза Сеида. Но он, не обращая внимания на рану, засел с несколькими товарищами в скалах и, прячась за выступами, продолжал бить наседавших врагов.
Они все ближе и ближе подступали к селению. Друзья Сеида оставляли выступ за выступом. Но Сеид не покидал своего места. Истекая кровью, он продолжал стрелять. Его редкие и меткие выстрелы наносили врагу большой урон.
Неподалеку от Сеида засел за выступом скалы Керим. Видел он, что враги подходят, а Сеид, лежа в луже крови, продолжает ловко доставать из сумки порох, отмеряет его на глаз, высыпает в дуло ружья, потом достает пулю, пристально целится и стреляет.
— Что ты делаешь? — волновался Керим. — Используй газыри!
— Не время. Успею, — спокойно ответил Сеид, Враги просачивались из-за скал.
— Сеид! — в отчаянии крикнул Керим. Страшно ему стало за друга. — Сеид, берись за газыри! Чего ждешь?
— Зря горячишься, Керим, — ответил Сеид. — Так загубишь все дело.
— Но враги уже близко! Они прорвались. Отходи к нам, Сеид, берись за газыри!
Голос Керима тревожным эхом прокатился по ущелью. Казалось, родные скалы и ущелье Мрамба взывают к Сеиду: "Бери-ись за газыри-и!"
— Еще не время, — твердил Сеид. Затем, впившись глазами в одну точку, затаив дыхание, выстрелил и крикнул: — Гляди!
И Керим увидел в стане врагов их предводителя Хатхуа в белой папахе. Сраженный меткой пулей Сеида, он взмахнул руками, сорвался со скалы и полетел в пропасть.
Вопли отчаяния одних и возгласы радости других слились в общий протяжный гул.
Тогда-то раздались частые выстрелы: это Сеид заряжал ружье из газырей. Он стрелял и стрелял. С возгласом: "Вперед! За мной! Хатхуа убит!" — бросился герой на врага.
...Мрамбовцы возвращались домой с победой. Они высоко несли на руках раненого Сеида: шестнадцать пуль изрешетили его.
Празднично встречал благодарный народ своих защитников. Все пели песню победы и славили Сеида.
Отец Сеида вгляделся в газыри сына и, прикинув что-то в уме, спросил: