Тот, кто убил лань
Шрифт:
— А скажи-ка, дад, почему так мало расстреляно у тебя зарядов из газырей?
— Не было надобности, — ответил Сеид.
Тогда, всегда сдержанный и скупой на ласки, старик обнял сына и произнес:
— Ты и вправду заслужил песнь про афырхаца.
Две просьбы.
Перевод С. Трегуба
— Оу райда, сива райда. Ойса ва-райдаа...
Кто ослаб, тот не поможет, кто колеблется, — не нужен,
Но разбитый не сдается, нет! Он бьется до конца!
Не придет конец мученью, коли нет
Говорил народу Уту, это слово сеял он.
Огоньком перебегая, разгоралась сила в людях.
Люди двинулись лавиной, все сметая на пути...
Вся Одиши запылала, небо дымом застилала.
Жег огонь паучьи гнезда, рухнул княжеский дворец.
Вековая тьма сгорала. Вековая ночь светлела...
Мнилось — солнечною птицей поднимался светлый день
Но дредатели, как змеи, притворясь хитро друзьями,
К нам в дружины боевые заползли тогда, мой друг,
И посеяли раздоры между нашими вождями,
Ядом смуты отравили сердце детское людей.
Яд раздора нас расслабил. Мы не сплавились в единстве,
Уту сломлен, стяг растоптан, и рассеяны мы все...
Пусть вчерашний день потеряй, пусть сегодня пораженье.
Пусть Мегрелия под пеплом — будет наш грядущий день!
Лишь повеет вольный ветер — вспыхнут угли-огоньки,
И огонь, зажженный Уту, озарит широко землю,
Станет грозно и победно буревым костром земли.
Есть еще — найдутся — люди. Сила только расплескалась,
Сила только затаилась. Жив народ — жива борьба!
Оу райда, сива райда. Ойса ва-райдаа...
Эту песню часто пел гость Адзина Темыра, мегрел Элизбар Кварацхелия, подыгрывая себе на чонгури. Он скрывался здесь в горном селе Джгярда от царской полиции и черной сотни мегрельских князей Дадиани. Все знали, что Элизбар Кварацхелия — один из ближайших соратников народного героя Уту Микава, его правая рука. Жестоко подавив крестьянское восстание, уничтожив его вожаков и самого Уту, царская полиция и мегрельские князья объявили, что тот, кто убьет или выдаст мятежника — абрека Элизбара Кварацхелия, — получит из казны пять тысяч рублей.
Но, верные обычаю гостеприимства, вкусив уже сладость борьбы, обездоленные крестьяне-абхазы из села Джгярда не выдавали своего гостя Элизбара. Крепко сдружились между собой Элизбар и Адзин Темыр, в пацхе которого скрывался гость.
Вместе с Элизбаром Темыр ездил в окрестные аулы — навещать друзей и знакомых. И вот в ауле Амзара Элизбару очень понравилась красавица Ада.
Ни одна девушка так не трогала сердце молодого Элизбара. Он потерял покой, стал молчаливым и грустным. Ото всех скрывал он свое чувство, и если его спрашивали, о чем он грустит, он обычно отвечал, что хворает. А когда понял Элизбар, что не в силах справиться с собой, решил поскорее и подальше уехать из этих мест, чтобы никогда больше не встречаться с Адой.
Однажды ранним утром, после бессонной ночи, Элизбар распорядился седлать коней.
—
— Зачем? — удивился Темыр. — Ведь ты хотел еще погостить у меня. Кроме того, ты знаешь, что в Одиши тебя ждет петля.
— Надо! — твердо сказал Элизбар. — Я совсем позабыл, у меня там одно неотложное дело.
— Тебе что-нибудь у меня не понравилось? — встревожился Темыр.
— Да нет же, родной! Все мне нравится, — поспешил разуверить друга Элизбар. — Даже очень.
— Не огорчай же меня, останься! — просил Темыр. — Ты знаешь, как мне тяжело согласиться на твой отъезд.
Но Элизбар был непреклонен.
На прощание устроили пир, и друзья шумной ватагой отправились провожать гостя.
Пропустив Элизбара вперед и как бы случайно замешкавшись, Темыр отстал от всех и оказался рядом с телохранителем Элизбара — Тома.
— Скажи, Тома, — спросил он, — почему уезжает Элизбар?
Долго не отвечал Тома. Наконец поддался на уговоры — вино, должно быть, развязало ему язык, и он, лукаво улыбнувшись, признался Темыру, что хотя Элизбар скрывает истинную причину отъезда, но, как догадывается Тома, тут всему виною Ада.
— Не печалься, друг! — сказал Элизбар Темыру, когда их лошади снова поровнялись.
— Но мне очень жаль девушку, — как бы невзначай произнес Темыр. — Твой неожиданный отъезд может убить ее.
— О какой девушке ты говоришь? — встревожился Элизбар.
— Об Аде, — сказал Темыр. — Ведь она любит тебя. Призналась мне в этом сама — она ведь родственница мне. Любит и даже просила меня поженить вас.
— Как? Ада? — переспросил Элизбар, не скрывая радости. — Ада... любит меня? — Он остановил коня.
— Да, Элизбар, Ада любит тебя и готова хоть сегодня выйти за тебя замуж.
— Замуж? За меня?.. Нет, нет, я даже не могу поверить в такое счастье!
— Почему? Неужели она тебе не нравится?
— Нравится, милый Темыр! Горе мое именно в том, что она мне очень нравится, эта солнцеликая Ада. Но какой я ей жених? Пацха моя дотла сожжена князьями. Я одинок, я абрек, объявленный вне закона. Имею ли я право думать о любви, о женитьбе?!
— Обо всем этом я разговаривал сегодня с отцом, — ответил серьезно Темыр. — Мой отец тебя любит и хочет усыновить вместо Сеида, моего покойного брата, убитого князьями.
— Нет, нет, друг мой! Это все хорошо, но не теперь...
Но Темыр уже видел, что Элизбар колеблется.
— После того, что я сказал тебе, пойми, Элизбар, что у тебя есть и дом и родные — я и мой отец. Отец и я просим тебя вернуться. И Ада этого хочет.
Слова Темыра сломили Элизбара, и он повернул коня.
А через несколько дней большой двор Темыра был полон гостей. Быстро построили ашьапа — крытый навес над столами, и начался свадебный пир, один из тех долгих пиров, какими славилось селение Джгярда — самый высокий аул горной Абхазии.