Тот, кто утопил мир
Шрифт:
— Недостойной? Ну зачем же так, Госпожа Шинь. Ведь вы должны гордиться, что вас выбрали из всех корёских принцесс, соперничавших за честь стать ханской наложницей. Или, может быть, — раздумчиво произнесла Императрица, — это вовсе и не честь для вас?
Ма не осмелилась ответить. Ее мутило от ужаса. Бывают ли наказания для невосторженных наложниц?
— Бедная сестричка! — Мадам Чжан вдруг улыбнулась.
Настоящей благосклонности в ее улыбке не было, однако угроза миновала. Ма буквально выдохнула от облегчения.
— Конечно, вам страшно! Но поверьте, искусство привлекать внимание мужчины требует изучения и практики. Само
Служанка поставила на стол поднос с чаем и сладостями. Мадам Чжан с помощью Чжу слезла с кресла и жестом приказала Ма к ней присоединиться.
Ма взяла конфету, и тут Мадам Чжан непринужденно сказала:
— Вы чужестранка и не слышали, должно быть, о Болуд-Тэмуре из Шаньси? Это отец предыдущей Императрицы. Такой безрассудный дурень! Как услышал, что на трон взошел мой супруг, сразу же попытался поднять восстание среди западных степных племен. Жалкая попытка! Мятеж быстро погасили. Его скоро привезут и публично казнят. Нам обязательно надо вместе сходить и посмотреть. После этого останется только одна угроза правлению Великого Хана, этот настырный комар Чжу Юаньчжан. Уверена, мой супруг уготовил ему еще более зрелищную кончину.
Конфета внезапно показалась такой сухой, что Ма не смогла ее проглотить. Чжу, стоявшая прямо за плечом Мадам Чжан, была так непроницаемо спокойна, словно в этот момент они с Чжу Юаньчжаном разделились на двух разных людей. Ма понимала, Чжу просто не может никак отреагировать, но ее все равно пронзило одиночество. Словно в тот миг ее покинули все.
Корёская принцесса ожидала его в своих покоях.
Он всегда любил быть в центре внимания. Взмах плаща, трепет надушенного веера — все должно было колоть глаза тем, кто брезгует им. А теперь он стал Великим Ханом — какой восторг, теперь от него вообще не скрыться! Нет, он по-прежнему всем противен. Но сейчас люди падают ниц, едва завидев его. Их наполняет ужасом сам вид Великого Хана. Они заглядывали в центр мира, где должно сиять солнце, а обнаруживали там темную отвратительную дыру, в которую засасывало все доброе, оставляя одно отчаяние.
Принцесса низко склонилась, когда он вошел.
— Встаньте.
Хан присел к столу. Ему больше не надо было думать о простых человеческих жестах, таких, как необходимость отодвинуть стул или даже приказать кому-нибудь это сделать. Он сам был Юанью, и все крутилось вокруг него. Он просто сел, а мир подстроился под его пожелания.
Визит к новой наложнице был простой вежливостью, которую он не намерен был повторять. Принцесса сидела с опущенной головой, пока слуга, пробующий блюда на яд, порхал вокруг стола. На ней до сих пор был родной наряд: объемные многослойные юбки, короткий парчовый жакет с завязками-лентами, все в пастельных оттенках персикового и зеленого, приличествующих императорской наложнице низкого ранга. Она была чуть старше, чем выглядела на церемонии вручения дани. Скорее молодая женщина, чем девушка. Наложница оказалась довольно красивой — той широкоскулой степной красотой, которая пленила бы любого монгола. Даже удивительно, что она была не замужем, когда пришел приказ выбрать наложницу.
Большую часть стола занимало блюдо с толстыми желтыми оладьями, переложенными длинными зелеными луковыми стеблями, кусочками надрезанного крест-накрест кальмара,
— У нас нет аппетита.
Наложница не подняла глаз, но Император привычно заметил, с каким внезапным вниманием она взглянула на его руки. Полыхнула ответная ненависть. У них у всех инстинкт превыше страха — отмечают каждый его жест, каждый слог, вес, сложение: не как у обычного мужчины.
Баосян со злостью осознал, что принцесса отворачивается вовсе не из скромности, а просто чтобы не видеть его. Она принадлежит ему и все же надеется не замараться? Он вскипел. Захотелось сорвать с нее личину сдержанности, обнажить истину: скрытое отвращение. Заставить ее смотреть ему в глаза, чтобы не пропустить момент, когда она сломается.
Он изящно обхватил пальцами чашу с вином, уверенный, что наложница обратит внимание на этот жест и проникнется еще большим отвращением. Всем им почему-то сразу живо представлялось, что еще он обхватывал так же, какие услуги оказывал.
— Госпожа Шинь, скажите же мне, в какой клановой междоусобице проиграла ваша семья, что вы угодили сюда? Не могло быть по-другому. Любая семья, способная защитить своих невинных дочерей от порочного правителя Великой Юани, так бы и сделала. Как вы, наверное, плакали, узнав, что вас ждет! Отправиться ублажать человека вроде меня.
Ему нравилось интонацией превращать обычную фразу в непристойность. Нравилось говорить «я» вместо императорского «мы». Он — язва в самом сердце мира, превратившая империю в пародию на саму себя.
— Я уверен, вам рассказывали, что я творил на пути к власти. По чьим головам прошел, и с каким бесстыдством. Может, даже гадали, наслаждался ли я всем этим. Чьей подстилкой я был — только Третьего Принца или любого желающего, потому что на самом деле мне хотелось унижаться, а не править.
Наложница держала себя в руках, но, к своему удовлетворению, он почувствовал ее скрытое замешательство. Так дрожит в чаше поверхность воды.
— Ну, теперь вы здесь. Как я вам? Соответствую ожиданиям?
Его переполняло злобное желание добраться до ее отвращения и выдавить его наружу, как гной.
— А может, все совсем наоборот, и моя репутация — чистой воды клевета. Может, вы видите перед собой человека, достойного желания. Может, вам понравятся мои прикосновения, и вы раздвинете передо мной ноги, и даже будете умолять попользоваться вами. Так?
Он перегнулся через стол и поднял ее подбородок одним пальцем.
— Посмотрите на меня.
Взгляды встретились. Ее взгляд сиял, прозрачный, дрожащий, как вода в чаше. Вана Баосяна будто толкнули. Задело не то, что было в этих глазах, а то, чего в них не оказалось. Сначала он подумал, что новая наложница просто хорошо скрывает отвращение. И все же… отвращение — одно из тех чувств, которые всегда всплывают на поверхность. На самом деле его и не скрывают. Слишком приятно переглядываться: уж мы-то не такие, как он.
Принцесса спокойно произнесла:
— Мне известен нрав Великого Хана. Я прибыла сюда по своей воле.