Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток

Маринина Александра

Ира продолжала смотреть прямо ему в глаза. Вот он, решающий момент. Еще можно отступить, перевести все в шутку и уйти на привычную спокойную дорогу. А можно сделать шаг вперед и прыгнуть в пропасть, из которой еще неизвестно, как потом выбираться, если вообще жива останешься, все кости не переломаешь.

– Я не играю с огнем, я говорю правду. Не думайте, что мне это легко.

– Правду говорить легко и приятно. Помнишь, откуда это?

Ну вот, он стремится увести разговор в сторону. Ира все сказала, а Виктор Федорович не знает, что с этим делать. Скорее всего, думает, как бы поделикатнее дать ей понять, что ее интерес к нему остается

без взаимности.

– Булгаков, «Мастер и Маргарита», – ответила она, по-прежнему не отрывая взгляда от его лица и на ощупь находя пачку и вытаскивая из нее очередную сигарету.

Щелкнула зажигалка, вспыхнуло желто-голубое пламя. Ее пальцы ложатся на его руку, первая затяжка, струйка дыма, но пальцы остаются там же. Ира не убирает их.

– Виктор Федорович, я взрослая женщина, я хорошо понимаю, что делаю, и точно знаю, чего хочу. Говорить правду легко и приятно. А каково ее слушать?

Его рука под ее пальцами судорожно сжимается в кулак с такой силой, что от зажигалки, кажется, останутся одни крошки. Он аккуратно высвобождает руку.

– Я попрошу счет.

– Конечно.

Неловкое тяжелое молчание висело между ними всю дорогу до метро. Однако попытка доехать до дома натолкнулась на неожиданное препятствие. Все станции, с которых можно было попасть на Сокольническую ветку, оказались перекрыты, поезда следовали мимо них без остановок. Все платформы, вестибюли и переходы были забиты людьми. Виктор Федорович взял Иру под руку и плотнее прижал ее локоть к себе.

– Ты не знаешь, что происходит?

– Понятия не имею… Ой, я поняла! Сегодня на Воробьевых горах выступает Жан-Мишель Жарр, там будет грандиозное представление. Поэтому ветку и перекрыли, чтобы на месте концерта давки не было.

Она говорила быстро и возбужденно, радуясь, что прорвана, наконец, плотная пелена молчания. Еще немного, и она просто задохнулась бы в этой пелене.

– Что будем делать?

– Попробуем через Кольцевую линию, – предложила Ира. – На «Комсомольской» сделаем пересадку.

Они с трудом пробирались сквозь гудящую толпу. Воинственно настроенная группа тинейджеров врезалась прямо в них, Виктор Федорович не удержал Иру, и они мгновенно оказались разделенными потоком людей. Ира прижалась к колонне, ожидая, пока свекор доберется до нее. Не говоря ни слова, Виктор Федорович крепко взял ее одной рукой за плечо, другой обнял за талию.

– Придется двигаться так, иначе потеряемся.

Прошло немало времени, пока им удалось оказаться в поезде, следующем по Кольцевой линии метро. То есть немало времени прошло, если верить часам. Ира вообще не замечала течения минут и секунд, она только чувствовала его руку, которую от ее кожи отделял всего лишь тонкий слой ткани. Тело горело в том месте, где лежала его рука. И с каждым пройденным вместе шагом пожар распространялся все дальше и дальше, захватывая спину, грудь, ноги и голову. Ее спина и плечи оказались плотно прижатыми к его груди, и Ира исступленно боролась с искушением повернуться к нему лицом, обхватить руками и… Нельзя, нельзя, не думай об этом, выбрось из головы. Это неправильно, это плохо. Он этого не хочет. И при каждом движении она будто ощущала, как кровь пульсирует в его жилах, отчаянно крича: «Хочет! Хочет! Повернись! Прижмись к нему! Поцелуй его!» Не слышать этого, не думать об этом. И сделать так, чтобы эта дорога в толпе никогда не кончалась…

Но она кончилась. Наконец Ира и Виктор Федорович оказались в вагоне поезда.

– Извините, – покаянно произнесла

она, только чтобы что-нибудь сказать, только бы не молчать. – Если бы я знала, что в метро творится такой кошмар, я бы вас не потащила гулять в центр.

– А по-моему, мы чудесно провели время. Ты молодец, что вытащила меня, а то я все время или за столом сижу, или в машине еду. Скоро совсем ходить разучусь.

Однако и станцию «Комсомольская» поезд проскочил без всякого намерения остановиться. Им пришлось выйти на «Проспекте Мира» и взять такси. Ира почему-то была уверена, что они сядут рядом на заднем сиденье, но Виктор Федорович, усадив ее сзади, сам сел впереди, рядом с водителем. «Он не хочет сидеть рядом со мной, – отрешенно думала Ира, глядя на проносящиеся за окном дома. – Он дает мне понять, чтобы я не надеялась. Ни на что не надеялась, кроме отцовского отношения. Но я все равно люблю его. И буду любить. Господи, за что мне это наказание!»

Машина затормозила возле их дома, Виктор Федорович расплатился, вышел из машины, открыл заднюю дверь и протянул Ирине руку. Она снова прикоснулась к его ладони и снова вздрогнула. Неужели теперь это будет преследовать ее всю жизнь?

В прихожей было темно. Ира сразу принялась расстегивать ремешок на босоножках и, только уже стоя босиком на полу, сообразила, что Виктор Федорович так и не зажег свет. Он был совсем рядом, она чувствовала его дыхание, его руки на своей спине. Его губы… Они мягко прикоснулись к ее закрытым глазам, к виску.

– Ты – жена моего сына. Я никогда не смогу переступить через это, – прошептал он.

– А если я перестану быть его женой?

– Это ничего не изменит. Ты вошла в нашу семью как дочь, и с этим ничего нельзя поделать.

– А вы хотели бы это изменить? – все еще надеясь, шепотом спросила Ира.

– Бессмысленно это обсуждать. Мы не можем это изменить.

Он обнимал ее все крепче, и то, что он делал, было совершенно противоположным тому, что он говорил. Он хотел ее так же сильно, как она хотела его, в этом невозможно было ошибиться.

– Что же нам делать? – совсем по-детски спросила она.

– Ничего. Бережно относиться к тому, что есть. Благодарить судьбу за то, что это есть, и не желать большего.

– Бережно относиться к чему?

Ей хотелось ясности, полной досказанности. Ире казалось, что, чем больше слов будет произнесено, тем проще ей будет убедить Виктора Федоровича в том, что не нужно отказываться от своего счастья. Она боялась, что разговор слишком быстро иссякнет, и тогда им придется отстраниться друг от друга, зажечь свет, и все вернется на круги своя. Этого нельзя допускать, пока Ира не добилась своего. Пока он ее не поцелует по-настоящему, не в висок или в щеку, а так, как целует влюбленный мужчина. Только одно прикосновение к губам, а там уж Ира найдет аргументы, которые штормовой волной сметут все его принципы и установки. Эти аргументы она научилась использовать много лет назад, когда еще школьницей была.

– К чему мы должны бережно относиться? – настойчиво повторила она, не дождавшись ответа. Ее руки при этом ласково гладили его шею и затылок.

– К семье, которая у нас есть.

– А к нашим чувствам?

– И к нашим чувствам тоже. Ты – чудесная девочка, но не нужно меня провоцировать, мы оба потом об этом горько пожалеем.

– Я не пожалею, – упрямо прошептала Ира.

Но все было напрасно. Виктор Федорович протянул руку к выключателю. Вспыхнул свет. Мираж растаял, так и не материализовавшись.