Тот же самый страх
Шрифт:
Дик Торнтон неуверенно протянул руку Дженнифер. Покосившись на Филипа, она небрежно взяла Дика под руку. Они двинулись ко второй карете, которая подъехала к двери. Но Филип больше не в силах был сдерживаться.
– Мистер Торнтон! – позвал он. Дик вздрогнул, но не обернулся.
– Мне очень жаль, – продолжал Филип, – но играть надо честно. Если пожелаете сопровождать нас в «Пристань», я рад пригласить вас…
Дик круто повернулся. Лицо его пошло красными пятнами.
– Пошли вы к черту! – завизжал он, и в глазах его показались слезы ярости. – Сегодня
– Замолчите, мистер Торнтон! – повелительно приказала Дженнифер.
Потом Филип вдруг остался наедине с Хлорис среди горящих свечей и двух рядов лакеев, стоящих неподвижно, как восковые фигуры.
– Ты готова, дорогая? – обратился он к Хлорис. Хопвит, появившийся словно ниоткуда, накинул ему на
плечи длинный черный плащ и сунул под мышку треуголку. Хлорис ждала, поглядывая на него из-за веера. Филип предложил жене руку; она мягко положила кончик пальца в белой перчатке ему на запястье. Однако у самых дверей пальцы Хлорис охватили его запястье и сжали его.
– Филип, – прошептала она.
Впервые он почувствовал себя совершенно беспомощным. Из-под полуприкрытых век она бросала на него взгляд, исполненный не просто томного восхищения, но – он бы никогда в такое не поверил, зная ее, – откровенной страсти и чувственности.
– Так ты готова, дорогая? – снова спросил он.
– Да, милый, – прошептала Хлорис.
Не ведая о том, какие ужасы принесет им грядущая ночь, они вышли под дождь к третьей карете.
Глава 4. «Его королевское высочество принц Уэльский»
Филип сидел за длинным обеденным столом рядом с мистером Ричардом Бринсли Шериданом. Он щурил глаза от ослепительного света и вслушивался в разговоры. Временами им овладевало беспокойство, граничившее с ужасом.
Мистер Шеридан, хотя время уже оставило на нем заметный след, не утратил своего ирландского обаяния. Он все еще являлся членом парламента от Стаффорда, а также управляющим заново отстроенного и ошеломительно дорогого театра «Друри-Лейн». Допив вторую бутылку, он придвинул к Филипу раскрасневшиеся щеки и огненно-красный нос.
–…И это истинная правда, ей-богу! – крикнул мистер Шеридан, делая знак лакею наполнить его кубок.
– Премного обязан вам, сэр, – прокричал Филип в ответ, – за такие хорошие вести из Франции. Что слышно о Наполеоне?
Мистер Шеридан со стуком поставил стакан на стол.
– Кто такой Наполеон, дьявол его побери? – осведомился он.
Филип хмыкнул и отчаянно принялся припоминать даты.
– Между нами, мистер Шеридан, – он понизил голос, – настоящая его фамилия Буонапарте!
– И что же?
– Он французский генерал-артиллерист, мистер Шеридан, который только что… потерпел поражение при Тулоне. Однако информированные источники полагают, что скоро он выкажет свой выдающийся талант военачальника.
– Значит, Буонапарте, да? Итальянец?
– По-моему, он родился на Корсике, сэр.
– Еще один трюк Билли Питта, будь я проклят! При всем уважении к вам, лорд Гленарвон,
– Уверяю вас, сэр, еще услышите.
Их прервал рев, донесшийся с противоположного края стола.
Дженнифер, сидящая по правую руку от его королевского высочества Георга-Августа-Фредерика, принца Уэльского, пользовалась совершенно невероятным, с точки зрения
Филипа, успехом. Вино лилось рекой; для храбрости Джен-нифер пила бокал за бокалом.
Щеки ее разрумянились; темно-синее платье выгодно подчеркивало округлые бело-розовые плечи. Вокруг нее все спорили о политике, в которой она совершенно не разбиралась. Если кто-то обращался к ней с вопросом, она отвечала с ловкостью, восхищавшей Филипа. Услышав очередной остроумный ответ, окружающие шумно аплодировали. Леди Джерси, невысокая и изящная дама, сидевшая по левую руку от его королевского высочества, позеленела от зависти и яростно обмахивалась веером. Вдруг Филип поймал на себе взгляд светло-карих глаз Хлорис – жена смотрела на него пристально и задумчиво.
Он невольно опустил голову. Глаза Хлорис слишком живо напоминали ему о том, что произошло между ними в карете, по пути в Карлтон-Хаус. Видит Бог, его законная супруга – настоящая красавица!
Против его воли он вернулся мыслями к недавнему прошлому.
Они с Хлорис были одни, если не считать кучера на козлах и двух лакеев на запятках. Повсюду пахло грязью, даже внутри обитой бархатом коробки. Дождливой и туманной ночью Хилл-стрит и площадь Беркли, казалось, перенеслись в сельскую глубинку.
Окованные железом колеса глухо ударили по булыжникам: Филип качнулся и прислонился к правому окошку. Мимо него промелькнул освещенный фасад Ланздаун-Хаус, выходивший на Пикадилли.
– Итак! – подала голос Хлорис из противоположного угла. – Значит, ты вообразил, будто влюблен в эту провинциальную дурочку?
Он промолчал.
– Филип, ты слышишь меня? Я спросила, неужели ты вообразил…
– Никакого «вообразил», дорогая моя. Я действительно влюблен в нее.
Хлорис не умела скрывать своих чувств: ярость словно окутала ее облаком, как приторный аромат ее духов. Однако она не заявила со своей всегдашней прямотой, что ей хочется разбить Дженнифер нос, а лишь провела по губам длинным веером из страусовых перьев.
– Не скрою, ты меня удивил… Что ж, желаю удачи! Но подумай… благоразумно ли ты поступаешь?
– Благоразумно ли?..
– Принимая во внимание твое слабое здоровье и то, что сердце может в любую минуту не выдержать…
На Пикадилли протрубил рожок: «Та-та-та!» Мимо них с грохотом промчалось что-то темное, огромное – скорее всего, почтовая карета. Когда они завернули на Сент-Джеймс-стрит и дорога пошла под уклон, стало светлее. Почти за каждым окном, занавешенным красными шторами, горел свет. Справа и слева несли портшезы, за которыми семенили факельщики; факелы, шипя и плюясь искрами, как будто раздвигали завесу дождя.