Тотальная война
Шрифт:
— Ага. Если честно, даже жалею, что проговорилась. У тебя своей головной боли хватает. К тебе вон, с утра пораньше менты косяком идут…
— Ну и черт с ними! — Он раздавил сигарету в пепельнице. — На какое число билеты?
Карина медленно подняла голову, тыльной стороной ладони вытерла слезы.
— Без даты вылета. Есть рейс сегодня, в шесть вечера.
— А твои в курсе? Между прочим, приличия требуют позвонить и доложить, что жива. Наверно, уже устали на ушах стоять. Как считаешь?
Максимов придвинул к ней телефон, в душе надеясь на чудо: а вдруг возьмет и позвонит.
Оставить Карину
— Не катит. — Карина покачала головой. — Лучше из Гамбурга. Дома сейчас не до меня. У отчима вчера был день рождения. Сегодня часть вторая. Гости оттягиваются ухой и начинают по новой.
— А ты, получается, сбежала. — Максимов дал себе слово ничему не удивляться, но никак не получалось.
— Знаю, что я неблагодарная скотина, но ничего не могу с собой поделать. Нет, он хороший. Не зажим, как большинство богатых. Вон, байк за десять штук подарил, не глядя. И еще… — Уголки губ у Карины по-детски потянулись вниз. — Знаешь, когда он появился, у нас дома было шаром покати. Помню, в первом классе три дня в школу не ходила. Сапоги лопнули, а новых купить не на что. Мама плакала. Сказала, что никогда такой униженной себя не чувствовала. И я тоже ревела, в знак солидарности. Глупо, да? А он пришел — и сразу все наладилось. И дни рожденья у меня стали не хуже, чем у девчонок. Только через три дня у него именины. Тебе, наверно, не понять, каково ребенку на дне рожденья отчима. — Она шмыгнула носом, но сдержалась и не заплакала. — Недоделанная я, да?
— Я бы не сказал.
Максимов подумал, что, возможно, и хорошо, что его самого усыновили двухлетним. Никаких проблем. Только на всю жизнь запомнил, как екнуло сердце, когда уже взрослому рассказали, кем был его отец. И что погиб в год рождения сына в далеком Парагвае. Оглядываясь назад, он теперь понимал, что кровь есть кровь. И прав был великий поэт, сказав: «Дороги отцов, они не выбирают».
— Я бы осталась, честное слово. Как всегда, в знак благодарности. Но ты позвонил. И еще папа… Роднее вас у меня никого нет.
Карина отвернулась к окну.
Максимов бросил взгляд на настенные часы. Начало двенадцатого.
— Собирайся, галчонок, — решился он.
Он не успел дотянуться до чашки, как Карина, издав радостный визг, оказалась у него на коленях. Обхватила за шею, прижалась так, что он почувствовал, как под ее майкой перепуганным птенцом бьется сердце.
— Максим, знаешь, как я тебя люблю? Я за тебя жизнь по кровинке готова отдать. Правда, правда!
— Ну, надеюсь, этого не потребуется, — смущенно пробормотал он.
И незаметно, чтобы не увидела Карина, суеверно скрестил пальцы.
Глава тринадцатая. Пять минут на размышление
Спецоперация
Ни один реформатор не посмел посягнуть на святая святых комитетской жизни —
Едва переступив порог родного управления, Николаев с Парамоновым угодили, как мухи в сироп, на очередное «пятиминутное» заседание. Что обсуждали битый час, Николаев не понял. А если честно, и не собирался забивать себе голову очередной актуальной ерундой. Как и большинство собравшихся.
Тертые опера сосредоточенно переваривали обед, состроив глубокомысленные мины. Нервничала только молодежь да те, кто не успел перекусить. Чудеса закалки демонстрировал старейшина отдела Лукьянов. Свесив пегую голову, он умудрился заснуть, но при этом старательно выводил строчки в рабочей тетради. Со стороны — полная иллюзия, что Лукьянов конспектирует особо ценные мысли руководства.
Николаев незаметно обвел взглядом своих соратников. Два бывших армейских офицера сидели с такими мученическими лицами, будто только что получили приказ заткнуть собой амбразуру дота. Гладышев — чемпион Вышки по дзюдо — тискал в руках экспандер. Двое друзей-отличников с невинным выражением лиц резались в «морской бой». Парамонов пребывал в гипнотическом трансе: глаза уставились в одну точку, и даже проблеска мысли в них не наблюдалось.
«Пора менять команду», — пришел к неутешительному выводу Николаев.
Он давно уяснил немудрящее правило карьерного роста — начальника делают подчиненные. Великое искусство собрать команду. Нужно обработать каждого: кого лестью, кого соблазнить перспективой, кого облагодетельствовать высоким доверием, кого припугнуть. И всех надо проверить-перепроверить, и на каждого собрать компромат. Еще надо воодушевить команду и направить коллективные усилия к общей цели. Только тогда подчиненные дружно понесут шефа к очередной ступеньке карьеры. Не меньшее искусство требуется, чтобы забраться на эту ступеньку, стряхнув с ног прилипших соратников. Но так, чтобы, упаси господь, не испортить отношения. Они всегда пригодятся, если решил жизнь прожить под много повидавшими сводами Лубянки.
На трибуне произошла рокировка. Докладчик попятился, уступая место новому глашатаю высоких чекистских истин. К ужасу аудитории, к трибуне двинулся известный борец за моральный облик, начальник отдела кадров Духонин. Под мышкой он держал увесистую папку Ее объем и суровый взгляд Духонина говорил, что оперов ждет смерть лютая от полного умственного истощения. Надвигалась процедура доведения приказов и указаний, родившихся в не обремененных другими заботами головах руководства. Эту макулатуру Духонин с чувством и расстановкой и собирался напоследок утрамбовать в ватные мозги оперсостава.
«Господи, только не это!» — с отчаянием приговоренного к четвертованию подумал Николаев.
Начальник управления и его зам потянулись к дверям, одергивая на заду помятые брюки. В зале заскрипели кресла, опера принимали более удобные позы. На секунду все утратили бдительность. Это был шанс.
Николаев решительно, как солдат перед штыковой атакой, выставил челюсть.
Ткнул в бок Парамонова.
— За мной! — шепотом скомандовал он. Парамонов мигом вышел из сомнамбулического состояния и выскочил в проход следом за начальником. Николаев решительно направился прямо к трибуне.