Товарищ "Чума" 2
Шрифт:
Последним усилием я бросил взгляд на нашу магическую связь, и с удовлетворением отметил, что она весьма окрепла, и даже переросла свои предыдущие размеры. Грубо говоря, теперь вместо жиденькой пеньковой веревки, нас связывал толстенный корабельный канат. И разорвать этот связывающий нас канат не удастся никому!
«Лих-хорук ш-шиф-ф?» – неожиданно раздался у меня в голове мысленный голос злыдня, в котором плескалось неподдельная радость и изумление.
Сейчас он уже не был едва слышным шорохом у меня в мозгах, который могла перебить любая случайная мысль. Нет, на этот раз он звучал почти как
— Жив, братишка… — выдохнул я, держась из последних сил. — Если вздумаешь еще раз помирать — я тебя сам пришибу! С превеликим удовольствием!
— Пратиш-шка? — Изумлению и радости нечисти, наконец-то сумевшей проявиться в своём физическом теле, вообще не было предела. — Лих-хорук теперь пратиш-шка с-с-самох-хо Ш-шумы?
— А как мне тебя… еще… теперь называть? — с трудом ворочая заплетающимся языком, но не без некоторого ехидства, произнес я. — Ты у меня… лет десять жизни оттяпал… Ладно-ладно… шучу… — Заметив, как исказилось от печали и без того уродливая физиономия злыдня, поспешил я утешить Лихорука. — Для братишки… мне ничего не жалко… И не вздумай… мне силы возвращать! — предупредил я его, чувствуя, что сейчас отключусь. — Я… сейчас помирать не собираюсь… просто… мне… отдохнуть надо… устал… я… сильно… очень… устал… — продолжали шептать мои губы, когда на глаза упала непроницаемая тьма.
Очнулся я уже в доме, в своей кровати, раздетый, умытый и в чистом исподнем. Интересно было бы узнать, кто же это занимался со мной гигиеническими процедурами? Но, немного подумав, решил не поднимать этот щекотливый вопрос. Как говорится: не буди Лихо…
А вот Лихо… то есть Лихорук, как раз оказался тут как тут. Едва я открыл глаза, он тут же материализовался в своём физическом теле рядом с кроватью (похоже, он так и болтался здесь, пока я пребывал в отрубе) и заорал на всю Ивановскую, как обычно картавя и пришепетывая:
— П-пратиш-шка Ш-шума ош-шнулш-ша! Ш-шиф-фой и с-сдороф-фый!
И, честно говоря, он оказался прав: я был вполне себе живой, да и чувствовал себя неплохо. А в моем резерве даже успело скопиться некоторое количество магической энергии. Значит, источник ведьмака исправно работает, даже когда его хозяин изволит пребывать в полной отключке. И это здорово! Теперь узнать бы, сколько времени я провалялся в беспамятстве?
Едва только громогласный возглас злыдня, в котором я, даже без задействования своих расчудесных умений, распознал обожание, преданность и почитание, всколыхнул тишину избы, как в горницу ввалились мои прекрасные хозяйки и, визжа от радости, повисли у меня на шее. Обе-двое одновременно! Что сказать? Я тоже был очень рад их видеть в добром здравии и ощущать прижимающиеся ко мне их горячие, крепкие и упругие тела. Ну, мужик я или где?
— Всё-всё, красавицы! Задушите ненароком! — со смехом произнёс я, крепко их обнимая и целуя в щеки (поцеловал бы и в губы, но посчитал, что это уже перебор).
Наконец девчонки от меня отлипли, и я коротко поинтересовался:
— Сколько я тут валяюсь, родные мои?
— Так третьи сутки вот-вот выйдут, Рома, — произнесла Акулина, вытирая со щек слезы радости.
— Сколько? — не поверил я. — Трое суток пластом?
— Да, — подключилась к разговору Глафира Митрофановна. — Честно сказать, думали, что не выживешь ты… Если бы не злыдень твой, который утверждал, что с тобою всё в
Вот уж чего не ожидал от «тёщеньки», так это слез. А где же та кремень-баба, сумевшая пройти все те нелегкие и горькие испытания, что подкидывала ей судьба? Которую не сломали лагеря, зоны, издевательства конвоя и блатных? Нет, я её конкретно не узнавал. И это было хорошо, просто замечательно. Значит, потихоньку оттаивает её душа, покрывшаяся ледяной коркой, а сердце до сих пор не превратилось в мертвый и холодный камень.
— Так, бабоньки, и чего сырость развели? — подражая какому-то персонажу из еще довоенных черно-белых фильмов, прикрикнул я на расклеившихся красавиц. — Я — жив! Братишку у смерти отбили! Радоваться надо, родные! Глафира Митрофановна, найдется, чем эту радость спрыснуть?
— Чем спрыснуть найдем, — заверила меня мамашка, справившись с нахлынувшими эмоциями.
Если таки дальше пойдет, мы действительно станем одной семьёй. Если уже не стали.
— Я того французского добра у фрицев целый ящик заховала! — похвалилась «тёщенька». — Только это… Ром… — Как-то замялась она, словно не решаясь мне о чём-то сказать. — Прежде чем радоваться… Тебе бы узнать кое-что… Не очень-то приятным для тебя это известие будет… — немного нервно добавила она.
— Что еще случилось? — произнес я, приподнимаясь повыше на подушках. — Да говорите уж, Глафира Митрофановна, безо всяких там обиняков и экивоков.
— Вот… — Акулина, стараясь не смотреть мне в глаза, протянуло небольшое круглое зеркальце, перед которым иногда прихорашивалась. А после того, как я его взял, всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Интересно-интересно… — произнес я, пока еще не догадываясь о причинах такого странного поведения.
Но едва мне стоило взглянуть в зеркальную поверхность, я сразу понял в чем дело. Да уж, на такое даже я не рассчитывал. Хотя и перенес это вполне себе легко — ведь тело, в котором я находился, изначально не было для меня родным.
Причина оказалась одновременно «банальна» и страшна, если бы на моём месте оказался бы настоящий Роман Перовский, двадцати пяти лет от роду, а не пятидесятилетний мужик Виктор Чумаков из будущего. Из зеркала на меня смотрел основательно «возмужавший» мужик под сорокет! В котором, конечно, легко определялись знакомые черты молодого парня, каким я себя видел в зеркале в последний раз.
— Грёбаная тётя, как ты постарела! — всё-таки не удержался я от эмоционального восклицания.
Даже для меня это оказалась неприятной неожиданностью, чего уж говорить о моих девушках. А чего, собственно, я хотел, заливая свою жизненную силу в злыдня? Сам же чувствовал, как утекают к братишке минутки, месяцы и годы. И вот этих самых лет незаметно скопилось десяток-полтора!
Вот и отразились они на совсем уже не мальчишеской физиономии. Теперь меня по документам и не признает никто. Там-то мне двадцать пять, а визуально… Хорошо еще, что партизаны меня до всей этой «внезапной старости» видели. Мне ж у них еще боеприпасами запасаться придётся. Того, что есть, для моей задумки не хватит.
А им я что-нибудь наплету о последствиях для организма «секретного оружия». Они-то после «кровавой дрисни» так прониклись, что могу им сейчас свистеть, что угодно — всё за чистую монету примут. Кстати, мне этот вариант даже на руку сыграет. Тут даже дебил поймет, что с таким «оружием» лучше особо не связываться.