Товарищ "Чума" 9
Шрифт:
[4] «Тридцатилетняя война» — историографическое название ряда военных конфликтов в Священной Римской империи германской нации и Европе вообще, продолжавшихся с 1618 года по 1648 год, и затронувших в той или иной степени практически все европейские страны (регионы) и государства.
[5] Из стихотворения «Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные мысли из Екклесиаста» (1797) Николая Михайловича Карамзина (1766— 1826). В первой строке Карамзин использовал крылатое латинское выражение, хорошо известное в России и в русском переводе, и на языке оригинала: Nil novi sub luna (ниль
Само же произведение Карамзина представляет собой стихотворное подражание известному библейскому тексту (Книга Екклесиаста, или Проповедника, гл. 1, ст. 9—10): «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“, но это было уже в веках, бывших прежде нас…»
Глава 1
К счастью, пока я с Глорией пребывал в беспамятстве, мы не расшиблись насмерть, падая с обрывистого берега реки, и не утонули в быстром речном потоке. Да и не так долго я был без сознания, но связь с собственным телом я утратил. Когда способность мыслить ко мне вернулось, я осознал себя немного странно — висевшим в воздухе рядом с бешено несущимся под откос автомобиле.
А в салоне скачущего по камням и ухабам «Опеля» я разглядел четверых: матерящегося деда Маркея, попа с выпученными глазами, уткнувшуюся в баранку Глорию и себя собственной персоной, планомерно прикладывающегося лбом к торпеде, при каждом подпрыгивании автомобиля.
Поначалу даже показалось, что это у меня глюки — как-то не привык я видеть себя со стороны, если это, конечно, не сон, либо я физически «не в себе», как это со мной уже бывало… Черт! А я ведь действительно не в себе! Осознание этого факта пришло как-то внезапно, и тут же поставило всё на свои места.
Да, моё сознание, астральное тело, душу, энергетическую оболочку (называйте как хотите, для меня большой разницы нет) попросту вышибло из моего физического тела. Вот так, на раз, словно хорошим волшебным пенделем! И догадаться о том, кто был виновником сего вопиющего безобразия, не представляло проблем.
Конечно же, это батюшка постарался. Не скажу, что он это специально, либо по злому умыслу, но то, что это точно он — неоспоримый факт! Он и сейчас светился таким неестественно ярким и белым светом, который причинял мне страдания даже на расстоянии, и даже в образе бесплотного духа-привидения.
И в этом свечении была заключена настолько глобальная сила, оценить которую я сейчас был совершенно не в состоянии. А ведь отец Евлампий даже не одарённый — он обычный простак, смертный, ничем не отличающийся от других людей. Ну, разве только своим монашеским чином.
У него нет никакого дара, источника, резерва, развитых меридианов (так-то зачатки энергетических каналов есть у каждого обычного человека) и прочей магической начинки, которая отличает одарённых от простых людей. Но те силы, что сейчас пронизывали всё его естество, невольно вызывали настоящий трепет.
То, что я сейчас лицезрел, ни что иное, как проявление Божьей Благодати — неожиданно
Так-то священника понять вполне можно: когда какая-то богопротивная тварь, какой я несомненно являлся в его глазах, начинает по-настоящему гнать хулу на самое святое, можно и не сдержаться. Похоже, что эта самая «благодать» накрывает нашего инквизитора, так сказать, в моменты боевого экстаза при наличии соответствующего раздражителя — ведьм, колдунов, и прочих зловредных тварей.
И вообще похоже, что эта фича у него активизируется автоматически. Думаю, что таким образом специально натаскивают монахов-инквизиторов, специализирующихся на борьбе с нашим братом. И накрытие мракоборца Божественной Благодатью, ни что иное, как условный рефлекс, вырабатываемый долгими и сложными тренировками. Но от понимая проблемы мне легче, к сожалению, не стало.
— Ты чего натворил, морда поповская?! — продолжал неистовствовать в салоне дед Маркей, каким-то образом догадавшись, кто является виновником случившегося несчастья. — На фрицев работаешь, вредитель?
Если бы он мог, он бы, наверное, пристрелил батюшку из своей любимой снайперской «берданы». Но в салоне автомобиля с длинной винтовкой, ствол которой даже торчал из открытого окна, старикану было не развернуться. Да еще и машина необъезженной лошадью скакала на камнях, виляя из стороны в сторону.
Дед Маркей ёрзал на сиденье, пытаясь развернуть оружие в сторону вредителя, и крыл священника трёхэтажными матами. Но винтовка всё время застревала, то упираясь в потолок салона, то во впереди стоящие спинки кресел. Я понял, что если у него получится провернуть этот непростой фокус, отцу Евлампию явно не поздоровится! Нужно было срочно купировать на корню эту проблему.
Стремительным энергетическим сгустком я подлетел к «Опелю» и попытался с разгону ввернуться в собственное тело. А вот хрен там! Ослепительный свет, всё еще исходящий от отца Евлампия, болезненно стеганул меня, словно плетью, и резко отбросил назад. Невзирая на боль (она, оказывается, вполне себе реально может терзать не только физическое тело, но и астральную оболочку), я попытался еще пару раз прорваться хотя бы в салон авто, но всё безрезультатно.
— На каких фрицев?! — А ссора между стариком и священником всё набирала обороты. — Ты башкой-то своей подумай, дед! Тоже мне, вредителя нашёл…
— Нет, ты не вредитель! Ты — враг, морда поповская! — продолжал бушевать старикан, дергая винтовку, пытаясь развернуть её и так, и этак. — Надо было вас всех в семнадцатом к стенке поставить!
— А вам только дай воли, столько невинных душ загуб… — Договорить отец Еслампий не успел.
Так и не сумевший развернуть винтовку в салоне, дед Маркей, не придумав ничего лучшего, со всей дури саданул священника прикладом «Маузера», окованным с торца металлом, прямиком в лоб. Опыта старикану было не занимать — две войны за плечами, так что он с первого удара ловко вышиб дух из куда более крепкого и массивного батюшки.