Товарищ фюрер. Книга 1. Триумф блицкрига. Дилогия
Шрифт:
Гудериан давал пояснения чуть возбужденным голосом, чувствовалось, что «Шнелле-Хайнц» сдерживает радость.
Но вряд ли только от одной этой машины…
— Мой фюрер, если мы задействуем чешские заводы на производство этого штурмового орудия, то освободившиеся мощности германских заводов могут быть сосредоточены исключительно на выпуске танка Pz-IV и специальных модификаций на его шасси. — Шпеер встал рядом — голос был усталый, но очень довольный.
— Мой фюрер, если мне не послышалось, вы назвали «штурмгешютце» «Охотником»?
— Да,
— У вас удивительная наблюдательность, мой фюрер. Именно под таким названием нам и следует выпускать данное штурмовое орудие, раз на нем так настаивает Манштейн. Впрочем, чешский танк уже не представляет ценности для панцерваффе, он мало пригоден на поле боя. А вот с этого «Охотника» гораздо больше пользы, да и калибр пушки в 75 мм достаточен для поставленных задач борьбы с пехотой противника и разрушения опорных пунктов обороны. И с танками противника штурмовое орудие с длинным орудием бороться не только способно, но и с большим эффектом. Мощности наших заводов в рейхе мы можем использовать с гораздо большим толком на выпуске танков, чем на их переделку в этаких уродцев.
Гудериан осекся, поперхнулся, а Родионов чуть улыбнулся. Теперь он понял, почему так ратовал за выпуск «Хетцера» командующий панцерваффе. Поступил по принципу — «на тебе, боже, что нам не гоже». И Манштейну потрафил с его инфантерией, и свои интересы соблюл.
— Ну что ж, я доволен. — Андрей повернулся к Шпееру: — Вы действовали быстро и толково, я не ожидал от вас такого профессионализма. «Хетцер» можно запускать в производство после испытаний и как только будет налажен выпуск пушек, не с «окурками» же обходится.
— У нас уже есть замена данному орудию, мой фюрер.
— Когда начнем производство новых штурмовых орудий?
— В декабре выпустим опытную партии из 12 машин. А с марта начнем производство. Не думаю, что будут сложности — конструкция вполне отработана, ходовая часть надежная, «детские болезни» излечены. Чешские заводы примут заказ на изготовление семи сотен штурмовых орудий, так что к концу 1941 года мы сможем придать каждой пехотной дивизии по роте машин в количестве 14 единиц.
— То, что надо!
Андрей усмехнулся. Процесс перевооружения затягивался, на это он и рассчитывал. А с выпуском «Хетцера» все стороны оказались довольными — чехи получали жирный военный заказ, Манштейн — приличное количество «штурмгешютце» для инфантерии, Гудериан не поступился ни единым заводом для производства одного типа среднего танка, что устраивало также Шпеера.
И он тоже доволен — немцы еще год будут раскачиваться, пока выпуск приличного количества штурмовых орудий организуют. Семи сотен машин для нормальной войны на раз плюнуть, у Сталина их количество тысячами измеряется. Зато на англичан или американцев новая машина произведет впечатление.
— Мой фюрер! Разрешите предложить осмотреть
— С удовольствием, Хайнц, вы меня заинтриговали…
Москва
— Отправляйтесь в Берлин, товарищ Пуркаев, и работайте как положено коммунисту. Послание для господина Гитлера вам привезут на вокзал, перед отправлением поезда. Я вас больше не задерживаю, товарищ Пуркаев! Всего вам хорошего.
— Спасибо, товарищ Сталин!
Генерал четко повернулся через левое плечо и, рубя строевым шагом, вышел из кабинета, осторожно закрыв за собою дверь.
Сталин только хмыкнул в усы, видя такое усердие, и посмотрел на Молотова — ему единственному он доверял в этой ситуации.
— И какие мы можем сделать выводы, Вячеслав?
Задав вопрос, Сталин стал набивать трубку, его лицо чуть ожесточилось, будто какая-то мысль вонзилась в мозг занозой и причиняла неимоверные страдания.
— Если это не блестящая работа германской разведки, то… У меня сложилось твердое впечатление, Коба, что если мы еще не добрались до середины книги, то господин Гитлер уже внимательно прочитал комментарии на последних страницах.
— Хм. Ваша мысль удивительно верна. Как и то, что решение о штатах новых мехкорпусов нами еще не принято. Странную осведомленность проявляет Адольф Алоизович, очень странную. Как может знать о том, в чем мы еще не пришли к определенному мнению?! К чему бы это?
Вопрос был задан чисто риторический — вождь так и не пришел к какому-то определенному ответу, но размышлял над этим, и Молотов промолчал, не желая сбивать его с раздумий.
— Где ты будешь встречаться с Гитлером?!
— А как ты думаешь, Вячеслав?
— Тильзит отпадает сразу, Брест тоже — я думаю, исторические аналогии сейчас неуместны. — Молотов говорил твердым голосом — как нарком по иностранным делам он прекрасно понимал совершенную неприемлемость этих двух предложений.
— Так! В Москве вы, товарищ Молотов, подписали пакт с господином Риббентропом, который вызвал неоднозначную реакцию у западных держав? А ведь это тоже аналогия, не так ли?
— Совершенно верно, товарищ Сталин. Тогда в Москве принимали наши условия.
— И вы думаете, товарищ Молотов, что и сейчас мы сможем настаивать на своих условиях?
— Настаивать сможем, но вот примет ли их Гитлер? Победы над Англией и Францией вскружили ему голову, по крайней мере, не могли не вскружить. Это с одной стороны. А с другой — зачем Гитлеру таким образом настаивать на этой встрече с вами, товарищ Сталин?!
— Я не люблю таких странностей, товарищ Молотов. Гитлер меня удивляет, последние события в Берлине вызывают интерес, особенно с отстранением видных деятелей партии. Думаю, если мы с тобой не ошиблись в решении, то и нам есть чем его удивить!