Товарищ гвардии король
Шрифт:
Небесный дворец поражал красотой и великолепием. Огромная золотая юрта, серебряная коновязь - воплощение мечты кочевника. Только стенд со свежими газетами немного выбивался из общей картины, но не портил её. На перекладине коновязи сидел орёл Ехэ-шубуун, негромко матерясь на всех известные ему языках, и чистил клюв и когти. - Чего это он?
– спросил Бадма у своего провожатого.
– Разве можно ругаться в таком месте? - Мне можно, - ответил орёл.
– Проходи, не задерживай. Не создавайте очередь, товарищ. - Действительно... Если птица говорить умеет, то не стихи же ему рассказывать. Быстро научился? - Ты к Владыке пришёл или в стол справок?
– недовольно проворчал Ехэ.
– Надо было, и заговорил. - У нас в батальоне старшина один есть. Вот это специалист - за два часа даже эстонца обучить русскому языку может. - Так быстро?
– Шаргай-нойон не был специалистом по европейским видам мелкой нечисти, но кое-какие слухи доходили и до него. - Трибунал, однако, больше времени не давал. - Молодец. Хорошие у тебя друзья, Бадма-мэрген. - Кто, эстонцы? - Нет, я про Трибунал-хана, - Шаргай спешился и показал саблей на открытую дверь.
– Заходи, там решат твою судьбу. Владыка неба патриарх Эсэге-Малан сидел на золотом троне и занимался разбором очередной свары между пятьюдесятью пятью добрыми и сорока четырьмя злыми тенгриями. По уму, конечно, такие вопросы должен решать Гэсэр, но после мерзкого пасквиля, написанного в городе Лукоянове, он отказывался спускаться на землю. Гордый, понимаешь. А видеоконференции же не признавал принципиально. Появлению Шаргай-нойона и Бадмы патриарх даже обрадовался и прикрыл газетой лежащий на столе ноутбук. Работа подождёт, всё равно то и дело зависает, и пока подойдёт обещанный Николой-бурханом специалист по антишутхэрам, можно спокойно поговорить с достойными людьми. - Сайн байна, воины! Присаживайтесь к столу, отведайте угощение, выпейте священного напитка, - в голосе Эсэге-Малана вдруг послышалось сомнение.
– Или сразу по коньячку? - Я на службе, Великий, - осторожно напомнил Бадма. - А я?
– внезапно разозлился небесный патриарх.
– Работаю днём и ночью, глаз не смыкаю... А дел всё больше и больше. Вот скажи, какому му..., хм... мужественному человеку пришло в голову присоединить к Бурятии ещё и Монголию? - Так не всю, товарищу Чойбалсану выделено место для проведения Великих Хуралов... - Ага, под Пекином. И что, мне от этого легче стало? - Да, но... - Ладно, забыли, - отмахнулся Владыка Неба. Сзади него появился невысокий стол.
– Присаживайтесь, это приказ. Бадма дисциплину понимал, поэтому не стал спорить. А перекусить и вправду не мешало: после боя у немецкой речки с труднопроизносимым названием было просто некогда. Съеденные же по дороге бутерброды с колбасой из сухого пайка в счёт не шли. Им не сравниться со здешним угощением - позы, истекающие соком, конский урбян, варёное мясо, чаши с молоком и архи... - Ну, за знакомство!
– когда гости чуть перекусили и выпили чашу гостеприимства, Эсэге-Малан первым поднял стакан.
– Начнём с главного. - Разве коньяк главное в нашей жизни?
– Бадме случалось раньше мешать пятизвездочный "Арарат" с молочной водкой, а потому представлял завтрашнюю медленную смерть.
– Может, без него? - Причём тут коньяк, воин? О нём ли разговор? Я о жизни вообще, - пояснил патриарх.
– Как вы там, в Нижнем Мире? Тучны ли стада, хороши ли овцы и кони? Не идёт ли царь Салтан бусурманить христиан? - Что? -
– Эсэге-Малан с сомнением посмотрел на прожжённый комбинезон танкиста. - Правду он говорит, старый, - голос вошедшей в юрту бабушки Манзан-Гурмэ отвлёк патриарха от дальнейших вопросов.
– Злые духи сгубили экипаж машины боевой. - Из наших кто? Убью ханзохынов! - Не ругайся, людей бы постыдился. И пьёшь с утра. - У нас всегда утро. - Тем более. А воина обратно отправь, ему только через семьдесят лет мало-мало помирать. Угробил немецка шулмус хорошего человека, нохоой. Возвращай немедленно на землю, пусть живёт. - Погоди, жена, не торопись. У меня же отчётность. - А у него приказ. Забыл, что Яса говорит? А Николе-бурхану сообщишь об ошибке. - Ага, и опять, как в прошлом году, переходящее Красное Знамя не получим. Кимереть по шести показателям впереди идёт. - Нечистого духа, которому Гудериан душу продал, предъявишь. Его Ехэ-шубуун поймал. И съел. - Так чего тогда предъявлять? - Так не сегодня же? А завтра будет. Тот же самый хуухэ шубуун шаазгай, только сильно бывший в употреблении, однако. У Николы микроскоп есть? - У Николы всё есть, - кивнул Эсэге-Малан.
– Шаргай, пусть Великий Орёл отнесёт воина обратно. - И танк, - попросил повеселевший Бадма. - Танк нельзя, он на профилактике. Завтра переправим. - А мехвода моего? - Может, тебе ещё взвод добрых тенгриев? И не торгуйся с Владыкой небес! Божественная Бабушка наклонилась и что-то прошептала мужу на ухо. - Ладно, тоже завтра. Только учти - инструмент ему не отдадим, пусть своим обходится. Бадма вспомнил командира ремонтного батальона старшего лейтенанта Рабиновича, с благоговейным ужасом отзывавшегося о предусмотрительной запасливости Адама Мосьцицкого, и улыбнулся: - Хорошо, о Великий. - Вот и договорились. Ехэ-шубуун!
– раздался хищный клёкот, и в распахнутую дверь золотой юрты просунулась громадная голова Великого Орла.
– Отнеси его обратно. И осторожнее, по дороге не помни. Прощай, воин, мы ещё обязательно встретимся. Только сам сюда не торопись. - А танк?
– напомнил Бадма.
– У меня приказ. - Да, - поддержал Шаргай-нойон, - без боевого коня никак. - Эсэге-Малан посмотрел на орла: - Ехэ, поможешь? А я тебе разрешу в Нижнем Мире на китайские самолёты охотиться. Что? Договорились, и на английские тоже. Ну всё, летите. Хотя постой, Шаргай что-то хочет сказать. Нойон отцепил от пояса и отдал Бадме кожаную флягу. - Держи, пригодиться. - Это та самая вода? - Она, - улыбнулся небесный воин.
– Раны заживляет, усталость снимет, и для мужской силы самое оно. А теперь иди, товарищ генерал. - Я старший сержант. - Иди-иди... И не спорь с теми, кто видит будущее.
Глава восьмая
В наш город въехал странный хиппи на хромом ишаке. Носили вербу, в небе ни облачка. Он говорил нам о любви на арамейском языке, А все решили: косит под дурачка.
Ему сказали: - "Братан, твои призывы смешны, Не до любви, у нас программа своя. Идёт перфоменс под названьем "Возрожденье страны". Часть вторая. Патетическая. Тимур Шаов.
Где-то в Баварии.
Абрам Рубинштейн с опаской смотрел на готовящегося к процедуре излечения Бадму Долбаева и недоумевал. Это почему товарищи генералы, аж целых три, не остановят творящееся мракобесие? Сам он, будучи девяностопроцентным атеистом с лёгким уклоном в ортодоксальное православие, раньше относился к подобным действиям достаточно равнодушно, но когда дело дошло до экзотических процедур над командиром, заметно обеспокоился. А вдруг повредит? О том, что можно остановить начинающуюся гангрену странными манипуляциями с большой кожаной флягой и невнятным бормотанием, и речи быть не могло. Тем временем танкист (хоть это немного успокаивало Абрама) зачем-то нахлобучил на свою голову задом наперёд помятую генеральскую фуражку, обрызгал с головы до ног лежащего на носилках фон Такса и протянул руку за водкой. Чёрта с два Рубинштейн бы её отдал, но под требовательным взглядом генерал-майора Архангельского оторвал от сердца запечатанную белым сургучом бутылку. Перед началом церемонии, не веря в её успех, он предлагал использовать спирт, но Бадма отказался. Дескать, европейские духи слишком нежные и хрупкие, и при воздействии более крепких напитков могут быть буйными и непредсказуемыми. Пришлось пожертвовать неприкосновенным запасом. Королевский механик-водитель беспокоился напрасно - бережливый бурят налил полный стакан, но выплеснул из него только по несколько капель на каждую сторону света. Потом сделал небольшой глоток и протянул водку генералу Архангельскому, как самому старшему. - Выпить надо, однако. Всем. Эта часть лечения понравилась Рубинштейну больше предыдущей. Особенно потом, когда ритуал совместного распития стакана закончился и Бадма предложил закрепить успех. - Теперь много пить надо. Иначе злой дух, который из короля выйдет, в нас залезет. - Да я этих духов по три десятка перед завтраком...
– пробурчал генерал Раевский, похлопав по странного вида автомату. - Что, отказываешься?
– удивился третий генерал, который Абраму так и не представился. В стёклах его пенсне отражалось и подмигивало пламя костра. - Что значит, "отказываюсь"?
– Изяслав Родионович нахмурил брови.
– Водку буду, но не из-за боязни какой-то нечисти, а из принципа. Мне, Лаврентий Павлович, не пристало... Ну, ты понимаешь. - Зря, - в голосе генерала в пенсне прозвучало искреннее сожаление. - Думал, тебе больше достанется? Фигушки. - Да я не о том. Понимаешь, Изяслав Родионович, не чувствуешь ты самой сути, в корень действа не зришь. Это же не просто пикник какой на обочине, тем более таковым и не является... Вот скажи - отчего русский народ водку пьёт? Раевский задумался. Видимо, Лаврентий Павлович собирался подвести философскую базу под намечающуюся гулянку. Надо же, а на первый взгляд про него такого и не подумаешь - интеллигент интеллигентом. Стёклышки поблёскивают, лысина опять же... Как есть профессор какой-нибудь биологии из Конотопского университета. Впрочем, кто знает, может быть, именно профессора и бухают всё свободное от науки время. - Не так уж много пьёт русский человек, - вступился Изяслав Родионович за репутацию родного народа.
– Разве что с устатку, после бани, в праздники. Да с получки если чекушку возьмёт. Или там от простуды. Не сравнить с теми же французами. Вот кто квасит по-настоящему. Немцы ещё... По объёму вроде и немного, но если засчитывать по результату - рекордсмены. - Товарищ король не такой!
– Абрам Рубинштейн не дал в обиду Его Величество. - А вы, товарищ сержант, не путайте добропорядочного баварца, два года как русского, с разными прочими гансами. Король бы не одобрил. И народ его в том поддержит. Вы когда-нибудь слышали о диких оргиях, устраиваемых пруссаками ежегодно близ Мюнхена? Нет? Эх, молодёжь... - Простите, товарищ генерал-майор, но я провёл молодость в Америке. - Вот!
– Раевский указующе наставил палец, и Рубинштейн поёжился.
– Вот они, недостатки американского образования. - Изя, - недовольно произнёс Лаврентий Павлович, - мы отвлеклись от темы, и ты не ответил на мой вопрос. - Какой, о пристрастии русского человека вот к этому?
– генерал посмотрел на костёр сквозь стакан и медленно, сквозь зубы, выцедил его.
– А нету никакого пристрастия, товарищ Берия. Всё зависит от моего желания. Захотел - выпил. Спроси у Гавриила Родионовича, как мы с ним в Сирийской пустыне... Или на Синае. Воды не было, не то что водки. И представь, обошлись. - Сравнил, - хмыкнул Лаврентий Павлович.
– Вы с товарищем Архангельским не совсем... хм... Не о вас речь. - О ком же? Или я чего-то не понимаю, или ты сам запутался. - И вовсе не запутался. - Конечно, вы, опричники, всегда отличались хорошей памятью. - Я опричник?
– товарищ Берия тонко улыбнулся.
– А вот в письмах князя Курбского... - Курбский врёт!
– Изяслав Родионович отчего-то покраснел. - Да, но... - И он врёт!
– рассердился Раевский.
– Слушай, Лаврентий, ты специально всех от сути вопроса уводишь? - Какого? - Про русский народ и водку. - А кто меня всё время перебивал? - Может быть, это Курбский перебивал?
– робко предположил Абрам, который очень не хотел, чтобы ссорились генералы. Крайним-то всегда останется сержант.
– Мне его фамилия сразу не понравилась. Это не родственник Троцкого будет? Генерал-майор Берия неожиданно поперхнулся и долго кашлял. Потом, сняв пенсне и вытерев выступившие слёзы, ответил: - Возможно, вы и правы. Такую гипотезу историки ещё не рассматривали. Надо будет подсказать Михаилу Афанасьевичу. - Не шути так, Палыч, - подал голос товарищ Архангельский, до этого молча поджаривавший на костре ломтик сала.
– Тебе ли не знать, на что способен отмороженный талант в своей беспощадной любви к Родине. Давай лучше о бабах. Или о водке. - Да, действительно, - согласился Лаврентий Павлович.
– На чем я остановился? А, вспомнил. Так вот, русские люди пьют от своего большого благочестия. Кстати, товарищ Чкалов, не задерживайте стакан. Именно из стремления к чести и благу пьём эту гадость. - Да?
– удивился Валерий Павлович.
– Нам раньше только о страхе Божьем рассказывали. - Это будущие троцкисты уже тогда вредили, - Берия поправил пенсне.
– Какой страх? Бога не нужно бояться. Вот вы его боитесь? Что же плохого сделал вам Господь? Нет уж, помолчите, а то опять... Его даже любить не обязательно. - Постойте, а кого же тогда? - Как это кого? Любите жену, детей, родителей. Родину любите. Мало? Так какого же хрена ещё надо? Кошку с собакой заведите, канарейку. Скажу вам честно, Валерий Павлович... Не нужно его бояться или любить - он помощи нашей ждёт. - Сложно всё это, товарищ генерал-майор. - Ничего подобного. Просто оставайтесь человеком. И достаточно. На первое время достаточно. - А потом? Берия кивком поблагодарил Бадму Долбаева, передавшего ему стакан, и ответил: - И потом тоже.
Житие от Гавриила
Что-то Лаврентия Павловича в теологию потянуло. Дело, конечно, полезное и нужное, не зря же богословие ввели в обязательную программу для слушателей академии имени Фрунзе, а количество военно-духовных семинарий за последнее время увеличилось втрое. Но говорить об этом не место и не время. По моему мнению. Разумеется, у товарища Берии могут быть свои взгляды на столь важный вопрос. Да, скорее всего, и есть. И я их уважаю - Лаврентия Павловича и его взгляды. Несмотря на тяжёлую судьбу, предательство тех, кому верил, вываленную на могилу грязь, он сохранил главное - любовь. Смотрю и удивляюсь - в Лаврентии нет ненависти, нет этого перегноя страха. Отненавидел и отбоялся... Да и был ли он, тот страх? Ладно, лирика всё это. Важнее то, что с ним я за спину спокоен. А если Палыч с Израилом в паре, так вообще несокрушимая мощь. И пожнут, и посеют, и вспашут. Несмотря на кажущиеся различия и постоянные споры, убьют любого, кто усомнится в их миролюбии. И всё с любовью и всепрощающей улыбкой. - Вот объясни, товарищ Берия, что ты понимаешь под благочестием?
– требовательно спросил Раевский.
– И как оно согласуется с водкой? Читал, помнится, одну версию. Так там питие оправдывается большой набожностью. Дескать, из-за многочисленных постных дней русские люди вынуждены есть пищу грубую и тяжёлую для желудка, а водка весьма способствует пищеварению. - Как вариант, - согласился Лаврентий Павлович.
– Даже не вариант, а вывод на основе практики. Приемлемо как одно из объяснений. Но на самом деле немного не так. Водка, в разумных пределах, естественно, обеззараживает организм и душу от мелких бесов и прочей нечисти. К сожалению, как и всякое лекарство, в больших дозах она становится ядом. Бесы, конечно, вымирают, но не столько от лечебного эффекта, сколько от голода, потому что убитая передозировкой душа в пищу им уже не годится. - Постой, - перебил Раевский, - по-твоему, алкаши являются самыми безгрешными людьми на земле? - Я разве так сказал? Наоборот, наличие души и является определяющим человека признаком. А при её потере... Труп, ходячий, но труп. Впечатлённый новой информацией Рубинштейн с опаской посмотрел на протянутый ему стакан. - Не бойся, Абрам, мы же в меру, - ободрил Изя.
– Правда, Лаврентий Павлович? - Причём здесь мера, Изяслав Родионович?
– Берия подмигнул королевскому механику-водителю.
– Мы пьём за здоровье товарища фон Такса, а за други своя и душу положить не жалко. Успокоенный Рубинштейн осушил стакан в три глотка, не почувствовав вкуса. Для короля не только души, вообще ничего не жалко! - А вот скажите, товарищи генералы, - слегка захмелевший, а потому храбрый Абрам задал мучивший его вопрос.
– Вот вы наверняка коммунисты, подозреваю, что даже живого Ленина видели, а разговариваете о вещах, историческим материализмом не признанных. Как соотносятся вера в передовую марксистско-ленинскую теорию и та же вера, но в бесов и нечистую силу? Существование души, да, оно доказано и прописано в Конституции. Но остальное? - Эвон как вас нахлобучило, молодой человек, - со странной смесью одобрения и лёгкой зависти к юным годам танкиста произнёс Лаврентий Павлович.
– И Карла Маркса сюда приплели. Вообще, какое отношение имеет этот отъявленный русофоб к светлой идее построения коммунизма в Советском Союзе? Что он путного сделал для России, если не считать невнятного разделения общества на пролетариат и буржуазию? - Но товарищ Ленин говорил...
– попробовал возразить Рубинштейн. - Владимир Ильич велик, бесспорно, - Берия не стал разочаровывать собеседника и открывать всю глубину своих познаний.
– Но его обманывали. Знаете, это у нас традиционно - бояре обманывают царя, царь ничего не знает, народ безмолвствует. А потом какие-то сволочи разбудили Герцена. - Простите? - Это я так, о своём. Так вот... Товарищ Ленин, при всей своей великости, которую отрицать не только очевидная глупость, но и грех... Да, молодой человек, он имел существенный недостаток - удивительную доверчивость. Поэтому все его обманывали. Сначала Маркс с Энгельсом, потом Плеханов с Мартовым, Надежда Константиновна... Нет, это мы, пожалуй, опустим. Потом были Троцкий, Каменев и Зиновьев. Врали, нагло врали, глядя прямо в добрые и ласковые глаза вождя мирового пролетариата. А сам он хороший! И отрицать сей отрадный факт может только последний негодяй. Надеюсь, юноша, вы к ним не относитесь? - Никак нет, товарищ генерал-майор! - И это радует. Так что не нужно мне тут рассказывать про передовые теории. Только мы, верные ленинцы, знаем - Владимир Ильич непогрешим, несмотря на отдельные недостатки. А про Маркса забудьте. Понятно объясняю? Растерянный Рубинштейн кивнул. - Что же касается существования разной нечисти и бесов, - продолжил Лаврентий Павлович, - то этот факт советской наукой давно уже не отрицается. И доказательства тому общеизвестны. Вы, товарищ сержант, когда-нибудь Троцкого видели? - Никак нет! - Вот! А он есть. Так что не надо приписывать мне пошлую мистику. Мы материалисты, как и полагается настоящим большевикам. А то, что некоторые буржуазные недобитки, в силу своей ограниченности не способные понять суть тонких материй, объявили мистикой, существует на самом деле. Абрам проникся пониманием буржуазной неполноценности и с опаской огляделся вокруг. И где они тут, эти невиданные им, но ведомые передовой советской науке материи? Пусть только вылезут, и настоящие большевики (а по мнению Рубинштейна каждый уважающий себя танкист таковым является) научат их чистить репку поперёк чешуи. А это не они ли лезут? Бадма Долбаев еле успел перехватить руку потянувшегося за гранатой Абрама и пояснил, указывая на появившуюся над кустами огромную орлиную голову: - Это свои, однако. Ехэ-шубуун прилетел. Мне пора. - Ты куда собрался?
– удивился Израил.
– Хорошо, вроде, сидим. - Надо, - бурят развёл руками.
– Мне дали всего четыре часа. Если не вернусь на место взрыва своего танка - совсем сдохну. Тонкие материи, однако. - А как же фон Такс? - Утром как новый будет, - заверил Бадма.
– Шаргай-нойон обещал. Изя кивнул в ответ: - Этот врать не будет, в отличие от Маркса. Хороший дядька, я у него в своё время уроки сабельного боя брал. Интересно,
– Во глубине сибирских руд после побудки Герцена. Кстати, а кого недавно Лаврентий Павлович сволочью назвал? - Троллите потихоньку, коллега?
– ядовитым голосом поинтересовался Берия.
– Я имел в виду декабристов, а Гавриила Родионовича, если мне не изменяет память, по этому делу в январе арестовали. Так что учите матчасть, Изяслав Родионович. - Слив засчитан, - опять засмеялся Изя. - Отставить разговоры!
– пришлось прикрикнуть на подчинённых.
– Или вы забыли, что такое государственная и военная тайны? Лаврентий Павлович, возьмите со всех подписки о неразглашении. - И с орла? - С него в первую очередь. Выполнять! - Есть!
– коротко ответил Берия и потянулся к замаскированному ноутбуку. - Вручную, - напомнил я.
– И перьевой ручкой. Не плодите анахронизмов, товарищ генерал-майор.
Три недели спустя. Италия.
Богемиен зольдатен, Унтер-официрен, Дойче генерален, Нихт капитулирен.
Растягивая меха потрёпанного баяна, Его Величество Эммануил Людвиг фон Такс пребывал в меланхоличной задумчивости. Потехинская гармошка механика-водителя, к которой он привык с начала войны, сгорела вместе с танком у Женевского озера, а потому приходилось играть на чём ни попадя. Свежий ветерок, несущий прохладу с недалёких Альп, трепал рыжую шевелюру короля и выбивал скупую мужскую слезу из глаз сидящих вокруг штабного СМ-1К танкистов. А может, то не ветер? Может, вспомнились пылающие машины на подступах к швейцарской столице и не вернувшиеся оттуда товарищи? Абраму Рубинштейну настроение командира не нравилось. Дела давно минувших дней и славные битвы, где бились они, хорошо вспоминать дома, в соответствующей обстановке, под приличествующие закуски и напитки. Тогда можно взгрустнуть, поплакать, помянуть друзей и выпить за врагов, непременно мужественно павших. Иначе и не враги вовсе, а так, дрянь, недоразумение, недостойное звания противника. Да, дома можно. Но не сейчас, когда разведка в любой момент может доложить об обнаружении итальянской армии, до сих пор успешно скрывающейся от принуждения к миру по-баварски. Нет, не такое настроение должно быть перед боем. Что это за достоевщина? Рубинштейн решительно положил руку на меха баяна: - Разрешите, товарищ король? - Давай, согласился фон Такс и, отдав инструмент, уселся поудобнее, вытянув недавно вылеченную ногу. Мехвод пробежался пальцами по ладам и подмигнул ефрейтору Шмульке, штатному запевале лейб-гвардейского батальона: - Ну, Ваня, давай нашу? - О, я, я, - согласился Иоганн и завёл частушку:
Эх, мы к Милану подъезжали Итальяшек побеждать. А швейцарцев раскатали, ух, Много сладкого едять!
Доблестные солдаты Баварского королевства и многочисленные добровольцы дисциплинированно подхватили припев:
Опа, та опа, тупофая ократа, Дьефка люпит Римский Папа, Так ему и ната!
Шмульке продолжил:
Эх, где-то бродит толстый дуче. Убегает, подлый гад. Мы его не будем мучить, Но порвём фашистский зад.
– Абрам, - фон Такс строго посмотрел на баяниста, - что за гнусности? Нас могут неправильно понять. Рубинштейн молча пожал плечами, не переставая играть. Он, мол, ни при чём, вокс попули, так сказать... А хор грянул новый припев:
Опа, та опа, тупофая ократа, Туче пусть себя полюпит, Дьефка тут не ната!
Идиллическая картина привала была прервана самолётом. Разведчик Potez-39, в профиль похожий на беременного карася, свалился с неба прямо на поляну, по краям которой стояли замаскированные танки. На его крыльях и фюзеляже гордо сияли золотые треуголки Корсиканского королевства. Пилот выскочил из кабины и побежал к командирской машине, издалека опознав в фон Таксе старшего. - А чего он не с нашими эмблемами?
– удивился Абрам.
– Собьют же нафиг. - Нет, не собьют, - пояснил король.
– Величко предупредил своих орлов, что оба корсиканских самолёта будут летать со своими опознавательными знаками. - Оба? - Ну да. Остальные прикрывают высадку на Сицилию и Сардинию эфиопского десанта. Сам Негус командует, не хрен собачий. - И всё равно... Треуголки эти... - Тебе что, жалко? Тем более граф купил самолёты за свой счёт. Теперь по чётным на разведчике летает, а по нечётным - истребитель. И неплохой, между прочим. Я наградные листы читал - двух макаронников завалил и полтора австрийца. - Это как, Ваше Величество? - Их этажерки по половинному тарифу оплачиваются. Пилот, придерживая путающуюся в ногах планшетку, подбежал к танку. - Monsieur le colonel!
– отчаянно грассируя и размахивая свободной рукой закричал он.
– Il y a beacoup de tanks de l"adversaire et le battalion des soldat sortent a l"arrier de notre armee. - Ну наконец-то мы их поймали, - радостно потёр ладони Рубинштейн и не глядя бросил в открытый люк башни жалобно всхлипнувший баян. И попал, судя по эмоциональному возгласу радиста. Фон Такс поднялся на ноги: - К бою, воины Баварии! Танки коварного противника обходят нас с фланга! - Какая неосторожность с их стороны, - улыбнулся Абрам.
– Я таки напишу "Спасибо" на надгробной плите господина Муссолини. Кто-нибудь подарит мне карандаш? - Monsieur le pilot, - повернулся фон Такс к лётчику, - quand ils se nous approcheront? Et comment votr nom? - Dans cinq minutes. Antoine de Saint-Exupery, monsieur colonel! - Так близко? У нас пять минут. По машинам! Антуан, прыгайте сюда. Командирский танк, единственный не замаскированный, попятился кормой в редкий лес и застыл, выставив стомиллиметровую пушку из помятых кустов. В башне стало тесно, хотя угловатый лягушатник много места не занимал. Только жестикулировал, опасаясь за оставленный самолёт. - Да чёрт с ним, - успокаивал лётчика король.
– Я тебе другой куплю, ещё лучше. Или у товарища Сталина новый выпрошу. Не жадничай, Антоша. А этот пусть приманкой побудет. Вот, видишь, как припустили? Показавшиеся из-за поворота танки противника, увидев вожделенную добычу, действительно увеличили скорость, хотя и до этого стремительно летели на двадцати километрах в час. Грозным клином тридцать новейших Fiat L6/36 шли на захват ценного трофея, первого с начала войны, и напоминали непобедимые легионы Римской Империи. Зловеще смотрели вперёд толстые стволы двадцатимиллиметровых пушек, мощная двадцатимиллиметровая броня надёжно укрывала экипаж из двух танкистов... Берсальеры в чёрной форме катили на велосипедах к славе и победе, глотая пыль и обильно потея. И ничто не могло остановить их неудержимый натиск. - Где же мы их хоронить-то будем?
– ефрейтор Шмульке бережно погладил крупнокалиберный "ворошиловский" пулемет. - Ай, не переживай, Ваня, - отозвался Рубинштейн.
– Если таки ты решишь проявить гнилую либеральную филантропию, так и быть, могу совсем недорого продать свою лопату. - Заткнитесь оба, - попросил фон Такс негромким голосом. А потом крикнул: - Огонь! Пушка рявкнула, и под звон выброшенной гильзы послышалось удивлённое восклицание мехвода: - Ачоа? - А ничо!
– огрызнулся король.
– Какого хрена бронебойный зарядили? - Так танки же, Ваше Величество, - оправдывался Шмульке. - Осколочным! Дело пошло лучше, а когда к пушкам присоединились пулемёты, то и совсем хорошо. Пули величиной с сосиску легко брали лобовую броню итальянских танков и разносили в клочья экипажи, в отличии от болванок, пролетавших насквозь три-четыре машины. Через несколько минут от "Фиатов" остались не очень аккуратные кучи металла, взрывающиеся, когда огонь добирался до боекомплекта. - Как по воробьям стреляем, - ворчал себе под нос Рубинштейн, направляя СМ-1К на разбегающуюся пехоту, бросившую велосипеды. - Абрам, давай без фанатизма, - попросил Шмульке в промежутках между очередями.
– Мне потом гусеницы отмывать. - И что?
– механик-водитель был зол, так как переезжая очередной вражеский танк прикусил себе язык.
– Вот дослужишься до сержанта, найдём и тебе персонального ефрейтора. А пока стойко переноси тяготы и лишения военной службы. А лучше долбани того, слева....
Через три дня фон Такс и граф де Сент-Экзюпери сидели в таверне "Ostera dell operetta" и в который раз пили за братство по оружию. На груди у лётчика сиял новенький орден "Байриш Лейб-Штандарт", который король принёс самолично и с обмытия которого началось сегодняшнее утро, незаметно наступившее после вчерашних вечерних посиделок. Да почему бы и не расслабиться двум приличным людям во время затишья между боями? Тем более, что предметом дружеской беседы служили не женщины или пошлые разговоры о выпивке, а темы возвышенные и благородные. Любовь, например. Любовь к литературе, как у графа, или к танкам, как у Его Величества. - Нет, что ни говорите, граф, но в современной литературе наблюдаются некоторые упаднические настроения. Тенденции, я бы сказал. Ваше здоровье! Я не имею в виду нашу, русскую, а тем более советскую, они как раз превосходны и вне всяких подозрений. Давайте сравним того же Булгакова и какого-нибудь... допустим, Хемингуэя. И если у первого мы видим прекрасно прописанные образы советского человека (разве генерал Чарнота, отнимающий панталоны у господина Пуанкаре, не прекрасен?), то у второго... Чему хорошему могут научить описания жизни нищего и вечно пьяного журналиста, охотящегося на голубей в Булонском лесу? Или он кушал их в другом парке? Неважно, я никогда не понимал извращений, пардон, прелестей французской кухни. И ведь то же самое творится в живописи. Символисты, акмеисты, барбизонцы... Это сколько километров заборов они могли покрасить при правильной постановке вопроса, займись ими родное ОГПУ? Сент-Экзюпери не ответил. Скорее всего он и не слышал страстного монолога Его Величества, с увлечением черкая что-то на салфетке. - Посмотрите, месье, - граф подвинул рисунок фон Таксу.
– Как вы думаете, что это? - Понятно что - мой танк. Но где у него пушка? - Увы, Ваше Величество, это удав, который проглотил слона. Но ваша версия мне кажется не менее оригинальной. Позвольте, - уверенным движением пилот добавил к картинке несколько штрихов.
– И так получается даже, как бы это сказать... Эротичнее. - Так выпьем же за это! Граф с тоской в глазах оглянулся на стойку, где за спиной бармена виднелись многочисленные разнокалиберные бутылки, и предложил: - Может быть, перейдём на вино? - Исключено, Антоша. Ты что, не русский? - Нет, mon colonel. - Досадно, - фон Такс осуждающе мотнул головой.
– Надеюсь, ты понимаешь всю глубину своей ошибки? Ещё по соточке за советскую живопись? - Будьмо!
– Сент-Экзюпери вспомнил любимый тост своего механика. Внезапно в разговор вмешался худощавый человек с вдохновенным и голодным лицом, неизвестно как просочившийся мимо охраны: - Простите, Ваше Величество, но я слышал что вы говорили о живописи. Некоторым образом... Понимаете... Как сказать... - Смелее, друг мой, - баварский король был благодушен и настроен любить весь мир.
– Так что вы хотели сказать, таинственный незнакомец? - Простите ещё раз, Ваше Величество, но не нужен ли вам придворный художник? - Мне?
– удивился фон Такс.
– У меня и двора-то нет. Хотя... постойте, камуфлирующую раскраску на танк можете нанести? - Конечно, - поклонился гость. - Тогда вы приняты на работу. Абрам! - Чо?
– откликнулся сидевший у стойки Рубинштейн. - Ничо! Выдай товарищу художнику краску. - У меня свои, Ваше Величество. - Да? Как хотите. Абрам, покажи товарищу королевскому живописцу нашу машину.
Наутро Эммануил Людвиг фон Такс, король Баварский, слуга трудовому народу, отец солдатам и прочая, и прочая, и прочая, не узнал свой родной танк. Дикими, насквозь демаскирующими цветами на нём был нарисовал СЛОН. Именно СЛОН большими буквами. Пушка стала хоботом, катки - ногами, на корме - хвост, и страшно даже подумать, что изображено на днище. На башне надпись крупными русскими буквами "Элефанто ди Милано". А внизу скромный автограф - "Сальвадор Дали".
Глава девятая
Подполковник Матвей Сухостроченко Прибыл поездом в город Москву, Получить повышенье досрочное И в столице побыть наяву. А Москва, словно девка беспутная, Предложила своё сатисфе, Расстелив одеяло лоскутное Казино, кабаков и кафе. Сергей Трофимов.
Житие от Израила
Что ни говорите, товарищи, а спальный вагон есть одно из величайших изобретений человечества. Честью клянусь - никто из наших к этому руку не прикладывал. И крыло тоже. Они всё сами. Самородки, Кулибины... То вот такое чудо техники и комфорта на колёсах сделают, то атомную бомбу в гараже. За что и люблю людей. Хорошие они, хоть и сволочи. Нет, не обращайте внимания, ворчу просто так, для порядка. Хотя проводника, постоянно запирающего сортир, хочется прибить жестоко и медленно. А в остальном путешествие меня вполне устраивает. Приятно дремать на мягком диване под мерный стук колёс, зная, что на столике лежит традиционная жареная курица и стоит суровым часовым початая бутылка "Столичной". Совсем как у героев недавно прочитанного опуса. Правда, ехали они в противоположную сторону и в несколько другой компании. И попутно пугали грозными удостоверениями сопровождающих поезд энкаведешников. Но в этом мире НКВД ещё нет, по-прежнему всё то же ОГПУ, так что здесь мечте либеральных писателей осуществиться не суждено. И хруста хлебобулочных изделий французского изобретения не будет! Гарантирую. Впрочем, отвлёкся... После чудесного излечения фон Такса мы добрались до цивилизации и сели на поезд в Берлине, куда незадолго до этого вошли войска товарища Деникина. Нет, что вы, никакой агрессии или оккупации... Антон Иванович любезно пришёл на помощь угнетаемым славянским народам, о чём его попросили руководители местного "Комитета по воссоединению с исторической Родиной" - Эрих фон Краузе, Рудольф Гроссбег и Аарон Подопригора. Радостные толпы горожан, несколько дней подряд приветствующие освободителей, чуть было не помешали нам вовремя добраться до вокзала. Ликующие фрау и фройляйн, принарядившиеся по случаю праздника в вышитые сорочки, при виде военной формы пытались броситься на шею и крепко расцеловать. Ужас! Их можно понять - три года гражданской войны, голод, отсутствие нормальных мужчин, почти поголовно призванных в свои армии новоявленными феодалами. А то, что у меня лет триста с лишним как аллергия на сомнительные немецкие прелести - никого не интересует. Не поверите - прикладом отбивался. Если бы не помог патруль норвежских королевских стрелков, то пришлось бы и в воздух стрелять, разгоняя проклятых фетишисток. Четыре гранаты на сувениры спёрли! Союзники же были суровы и непреклонны, а их нордические лица наводили ужас на местных жительниц, позволяя держать поклонниц на почтительном расстоянии. Да, войска Его Величества товарища Хокона Седьмого тоже приняли участие в освободительной операции, так как последними исследованиями советских историков было подтверждено славянское происхождение древних викингов. Только не всех, а исключительно норвежских. Все остальные пока имели довольно мутное и неизученное прошлое, впрочем, напрямую зависящее от настоящего. Так, например, датские учёные упорно искали новгородские корни своих конунгов, но ослиное упрямство правительства сводило на нет результаты изысканий. И хрен с ними, а мы едем в Москву. И в кои-то веки на приличном паровозе. Иосиф Виссарионович, когда узнал о появлении в Баварии так долго разыскиваемых товарищей, распорядился, было, доставить нас личным самолётом, благо он был под рукой вместе с Чкаловым, но Гаврила Родионыч отказался в пользу раненых. Да и нам с Лаврентием Павловичем захотелось просто прокатиться, посмотреть на страну из окна вагона, отдохнуть перед ратными трудами. То, что Сталин попытается припахать аж сразу трёх лишних генерал-майоров к работе, подразумевалось по умолчанию. Но на этот раз и возражать не буду - соскучился по нормальным человеческим проблемам, тем более карт-бланш от вышестоящего командования получен. Не буду возражать... Но потом. А сейчас стучат на стыках колёса, тихонько похрапывает непосредственный начальник, доносится из соседнего купе дурацкий смех охмуряемой Лаврентием мадамы французской наружности и рубенсовских габаритов... А я смотрю в окно. Что, скажете, будто из вагона нельзя увидеть страну? Зря вы. Это я на вид дурак-дураком, а так умный. И, в конце концов - кто у нас генерал? Правильно. А кто тогда дурак? Стоп, в зеркало не подглядывать. Посмотрите, вот на переезде среди грузовиков, легковушек и телег - мотоцикл с коляской. Дед в телогрейке гордо поглядывает по сторонам - все ли видят купленный новенький холодильник? Вроде мелочь, а понимающему человеку достаточно для кое-каких выводов. Можно судить и о промышленности, и о благосостоянии народа, и даже о появлении частного автотранспорта. Да и о состоянии дорог. Из двух десятков машин только одна заляпана грязью. А ведь осень, вот и деревья стоят жёлтые, как китайские невесты на выданье. Китайские... Китайские... Ах, да, давеча на вокзале в Орше купил свежую газету, вот и навеяло. На первой полосе большая статья об искоренении товарищем Егоровым антикитайских настроений в Маньчжурской АССР. После проведённых мероприятий настроения пришли в норму ввиду образовавшегося отсутствия причин. (Ох уж эти газетчики, где так учат изъясняться?) Кстати, а нет ли в действиях командующего Особой Дальневосточной Армией скрытой русофобии? Вполне - освободившиеся территории заселяет так называемыми экономическими беженцами из Соединённых Штатов, игнорируя интересы уже два года как коренного русского населения. Надо будет обязательно разобраться. - Чего не спишь?
– голос непосредственного начальника испортил мне всю задумчивую созерцательность и геополитическую философичность. - Так время-то... Гиви посмотрел на часы: - Плевать. Наше дело солдатское, спим в прок.