Товарищ Кощей

Уксус Сергей

На следующий день в Управлении (поехали все, но Найдёныша оставили в приёмной) довольный до ужаса Нарком сначала несколько минут расхваливал князя с помощниками, а потом предложил Кощею и дальше заниматься подготовкой бойцов.

Кощей, понятное дело, отказался, однако Лаврентий Палыча отказ не огорчил. Наоборот, услышав его, Нарком испытал облегчение. Впрочем, внешне это никак не отразилось, и Гусев подумал, что старшие начальники о некоторых способностях некоторых подчинённых до сих пор не догадываются. Иначе бы не тратили силы на притворство.

С другой

стороны, это могло быть следствием привычки, бороться с которой товарищ Народный Комиссар не считал нужным. В конце концов, сотрудников с повышенной проницательностью очень мало и встречаться с ними приходится редко, а вот обычные по нескольку раз на на дню попадаются. Но как бы то ни было, обсуждать это с кем-то, кроме напарника, может быть опасно. Мало ли? Вдруг верно именно первое предположение?

Тем временем Нарком описывал обстановку на фронте, потому что политинформации, конечно, дело хорошее, но вот комиссары всего рассказать не могут. Просто не знают. Поэтому товарищ Берия и счёл необходимым, несмотря на занятость, потратить часть своего времени на введение союзника в курс дела.

По традиции товарищ Народный Комиссар начал с севера. С Кольского полуострова, на котором, как с гордостью сообщил Лаврентий Павлович, враг, несмотря на упорные непрекращающиеся попытки, так и не смог прорвать оборону советских войск и ступить на землю нашей Родины!

Сообщив об этом, Берия сделал паузу, чтобы дать слушателям проникнуться и порадоваться, потом перешёл к Карельскому перешейку и Ленинграду. И там, и там вражеские войска, получив зимой по... В общем, получив, всё ещё зализывают раны, при этом немецкие войска большей частью отошли, оставив своих союзников-белофиннов почти без поддержки.

Примерно такая же картина складывается и на Московском направлении. Но там, вдобавок ко всему, до сих пор бродят слухи -- тут Лаврентий Павлович позволил себе усмехнуться -- о нечистой силе. И по сообщениям наших разведчиков, хотя борьба с этими слухами ведётся, но почти безуспешно.

И опять последовала пауза, но теперь Наркома интересовала реакция князя. Или он просто давал возможность союзнику что-нибудь сказать. Однако Кощей промолчал, и товарищ Берия продолжил.

Теперь он перешёл к Крыму, что сразу заставило Гусева (и не только его -- от Командира тоже повеяло удивлением. Слегка) встрепенуться: после Москвы должна была идти Украина! А вот напарник то ли ничего не понял, то ли ему это было не интересно. А может, закрылся наглухо...

Тем временем Нарком закончил хвалить группировку советских войск в Крыму и наконец перешёл, как понял Гусев, к тому, из-за чего их сегодня пригласили. Прокашлявшись, он глубоко вздохнул и начал:

– Товарищи! Двенадцатого мая, то есть уже завтра начнётся операция по освобождению города Харькова!

Если Берия надеялся произвести впечатление, то он его произвёл. Вот только, как показалось Гусеву, не совсем то. Или, точнее, совсем не то -- Командир, к примеру, поморщился. Мысленно, конечно, так что ощутить могли только князь с Сергеем, но всё равно. Кощею

все эти операции были безразличны, пока его не приглашали в них поучаствовать, а самому Гусеву...

Нет, понятно, что он должен был радоваться. Вот только что-то мешало. Что-то неуловимое. Может, те самые предчувствия, над которыми Сергей посмеялся, когда они за генералом ходили?..

Размышляя о странностях в своём отношении к миру и происходящим в нём событиям, Гусев в то же время внимательно слушал, что говорит Нарком. А тот рассказывал, что операция, которая начнётся завтра, это продолжение зимней, в результате которой получился Барвенковский выступ и которую пришлось остановить из-за весенней распутицы. И что генералы, вдохновлённые успехами под Москвой, в Крыму и под Ленинградом решили не останавливаться на достигнутом и сделать Советскому Народу ещё один подарок. И поскольку таких было большинство, Он в конце концов согласился.

Вот только те, кто против этой операции возражал, хоть и были в меньшинстве, но уже успели показать себя знающими и -- не последнее качество -- удачливыми военачальниками. И Он их мнение не может не учитывать. И потому просит князя присмотреть за операцией. На всякий случай.

Вот они и... присматривали...

Семнадцатого мая, на шестой день наступления советских войск, 1-я танковая армия фон Клейста нанесла удар под основание Барвенковского выступа, прорвав оборону 9-й армии и отрезая наступающую на Харьков группировку от основных сил.

Командир, где-то носившийся целый день, вернулся почти перед самым заходом солнца, хмурый и злой, и, подойдя к сидящим на завалинке Кощею с Гусевым (Сергей, понятное дело, вскочил), принялся охлопывать себя в поисках портсигара. Нашёл, достал, открыл и, обнаружив там вместо папирос несколько леденцов, завёрнутых в кусочки вощёной бумаги, вспомнил, что уже не курит. Чертыхнувшись, убрал портсигар обратно в карман галифе и опустился на завалинку рядом с князем.

Минут пять все молчали, потом Кощей тихо спросил:

– Случилось чего, вой из рода Колычевых?

Полковник некоторое время о чём-то думал, но потом все же ответил:

– Как ты говоришь, княже, опять воеводы обгадились...

Около минуты Кощей с Гусевым переваривали услышанное, потом Сергей осторожно поинтересовался:

– Котёл?

– Похоже на то, - буркнул Колычев и пояснил: - Москва предлагает остановить наступление и отвести людей. Но эти...
– он замолчал, явно стараясь удержать просившиеся на язык слова.

Опять помолчали, потом Сергей предложил:

– Тащ полковник, у Кощея ведь полномочия, может, он их... того?

– Не выйдет, - хмыкнул Иван Петрович.
– Там Хрущ воду мутит. А он -- член Военного совета фронта. Твоих полномочий, княже, - Колычев повернулся к Кощею, - не хватит.

– Так, тащ полковник, - не унимался Гусев, - а если Хрущ этот вдруг возьмёт и начнёт правду говорить?

Командир, опять полезший зачем-то в карман галифе, замер, забыв вытащить руку и не мигая уставившись перед собой, а потом повернулся к Кощею: