Товарищи китайские бойцы
Шрифт:
Замысел Пау Ти-сана, по рассказу полковника Кобаидзе, сводился именно к этому. Комбат пришел к Бутырину и сказал:
— Яков Петрович, хорошо бы сделать так, чтобы белые думали, будто у нас китайских бойцов раз в десять больше, чем на самом деле.
— Хорошо-то хорошо, — ответил Бутырин, — но почему нужно удесятерять в представлении белых численность именно китайского батальона?
Пау Ти-сан пояснил:
— Потому что нас здесь плохо знают, потому что мы кажемся всем на одно лицо. С помощью моих бойцов легче будет обмануть врага.
Пау Ти-сан изложил свой план.
— Ох,
— Главное, железнодорожников подготовить, — предупреждал Пау Ти-сан. — Чтобы эшелон вовремя подали, вовремя отправили, чтобы по графику всюду, где нужно, прошел.
— Не беспокойся, сам съезжу на станцию, прослежу.
Ночью, когда весь город спал, от казармы к вокзалу в полной походной форме двинулись китайские добровольцы. То была вторая рота под командованием Лю Фа-ляя. Бойцы же первой роты несли в тот день усиленную караульную службу и патрулировали по городу в самых людных местах.
Да и сам Пау Ти-сан, которого горожане теперь уже хорошо знали, тоже без конца мелькал на своем иноходце то тут, то там.
— В тот день, куда я ни шел, Костя всюду мне на глаза попадался, — вспоминал Павел Иосифович. — В конце концов при очередной встрече я не выдержал и спросил: «Костя, можно подумать, будто тебе делать нечего. Что ты все скачешь взад-вперед?» — «Я не просто скачу, а со смыслом скачу», — с шутливой многозначительностью ответил Пау Ти-сан. И больше тогда ничего не сказал. Только уже потом поделился со мной подробностями.
А дело было так.
Смысл показной бурной деятельности, которую комбат развил в тот день, смысл усиленного патрулирования китайцев по городу заключался, оказывается, в том, чтобы все население могло видеть: китайские добровольцы по-прежнему находятся во Владикавказе и никуда отсюда не ушли.
Но в городе на самом деле находилась только одна китайская рота, а другая, под командованием Лю Фа-ляя, отправилась, как мы знаем, ночью на станцию и расположилась в поданном ей воинском составе. С наступлением утра паровоз медленно, не торопясь, потянул эшелон от Владикавказа к Беслану, от Беслана к Дарг-Коху, от Дарг-Коха к Муртазово и дальше.
За один день эшелон с китайскими бойцами побывал на многих железнодорожных станциях Терской республики, прошел мимо десятков аулов и станиц. Тысячи горцев и казаков, работавших в поле, пасущих скот, толпившихся на привокзальных платформах, глазели на мелькавшую мимо длинную цепь товарных вагонов, битком набитых китайскими солдатами.
Китайцы сидели на подножках, стеной стояли в широко распахнутых дверях теплушек, даже свешивали любопытные головы с железных, нагретых солнцем крыш.
— Ну и ну… — говорили казаки, глядя на эшелон с китайскими бойцами. — Аж в вагонах не помещаются…
А горцы, провожая взглядом состав, только покачивали головами и задумчиво причмокивали.
Никому в голову не приходило, что это всего-навсего ложная демонстрация и что, если не считать красноармейцев, Висящих на подножках и закрывающих собой проемы вагонных дверей, теплушки в составе пустые.
Ночью эшелон вернулся
Утром базары, шашлычные, духаны, церкви, мечети полны были слухов о крупных воинских пополнениях, присланных из центра в распоряжение Терского правительства. Со всей достоверностью утверждалось, что в город прибыло не менее десяти тысяч китайцев.
Древний полководец Сунь-цзы был прав. Ловкий обман противника стоит иной раз выигранной битвы. Белогвардейцы, окопавшиеся во Владикавказе, поверили тому, что на помощь Терской республике пришли новые крупные части. Это возымело свое действие. В городе стало спокойней.
12. Белый траурный цвет
История такая.
Пау Ти-сан, как мы знаем, выполнял в своем батальоне обязанности командира и комиссара. Как командир он учил солдат военному делу, а как комиссар воспитывал их в духе революции.
Человек конкретных действий, комбат и политическую работу среди бойцов старался вести конкретно. Вместо отвлеченных рассуждений в «мировом масштабе» он беседовал с красноармейцами о вещах, им близких, понятных, доступных.
И вот зашел у него как-то разговор о Ленине, о деятелях большевистской партии, о тех, кто всю свою жизнь отдавал революции.
— Одного такого человека и вы знаете, — сказал он бойцам. — Это — товарищ Ной, здешний председатель.
Пау Ти-сан имел в виду председателя Совета народных комиссаров Терской республики Ноя Буачидзе. Он рассказал бойцам о прошлом испытанного революционера, о том, что Буачидзе знаком с Лениным и что Ленин очень уважает и ценит его.
Кто-то из солдат караульной службы, часто стоявший на часах у входа в здание Совнаркома, спросил командира, почему у Ноя такой болезненный вид:
— Когда проходит, смотреть жалко, совсем больной человек.
— Он надорвал свое здоровье в царских тюрьмах, — ответил комбат.
Бойцы долго потом рассуждали об удивительных людях, которых зовут большевиками-революционерами и которые ради свободы и счастья народа, не колеблясь, идут в тюрьму, на каторгу, на эшафот.
А после этого Пау Ти-сан, улучив однажды момент, попросил Буачидзе приехать в гости к китайским красноармейцам, провести с ними беседу. Ной согласился. Встречу наметили через три дня.
Как обрадовались бойцы, когда узнали, что у них будет Ной. Тут же стали готовиться к приему гостя, и первое, что сделали — вынесли решение не курить в зале, где должна была состояться встреча и где бойцы собирались каждый вечер. «Нехорошо, — говорили они, если такой уважаемый всеми человек, у которого плохое здоровье и которого надо беречь, приедет к нам и будет дышать вредным прокуренным воздухом».