Товарищи китайские бойцы

Новогрудский Герцель Самойлович

Решили так: с чего начали, то и нужно продолжать; начали с Владикавказского батальона Пау Ти-сана, по его следам и пойдем.

К тому времени мы уже располагали почти двумя десятками адресов китайских ветеранов гражданской войны, проживающих в разных местах Советского Союза. Но никто из них, судя по справкам, во Владикавказском батальоне не служил. А нам нужны были бойцы именно этого батальона, живые свидетели его боевых дел.

И вдруг, как часто бывает, помог случай. Ученый археограф Главного архивного управления МВД СССР Владимир Романович Копылов передал нам копию письма, полученного из Министерства социального обеспечения РСФСР. В письме

шла речь о заявлении гражданина Лю Ди-зуна, присланном из Китая. Лю Ди-зун писал, что он сам и его два брата Лю Ги-зун и Лю Мо-зун в годы гражданской войны служили во Владикавказском китайском отряде и что в июле 1918 года оба его брата погибли в бою за станцию Прохладная. Суть заявления сводилась к просьбе установить пенсию проживающим в Китае семьям погибших братьев Лю.

Для удовлетворения просьбы о пенсии требовалось документальное подтверждение гибели красноармейцев Лю Ги-зуна и Лю Мо-зуна. За этим-то Министерство социального обеспечения и обратилось в архивное управление.

Заявление привлекло наше внимание по двум причинам. Подписавший его был нам известен. В «Алфавитной книжке красноармейцев и красных партизан», хранящейся в Астраханском областном государственном архиве, о нем говорится так: «Лю Ди-зун, китаец, № документа 246. Член ВКП(б). Образование китайское— среднее, русское — низшее. Год рождения 1899. Состав семьи — два человека».

Но еще важнее было то, что Лю Ди-зун в своем заявлении ссылался на шестнадцать китайских добровольцев Красной Армии. Тут же приводились их адреса — Красный Лиман, Ясиноватая, Таганрог, еще Таганрог, село Марцево, Лиски, Воронеж, Калач, станица Тбилисская, Нальчик, Невинномысск, Боково-Антрацит, Штеровка, Горловка, Краснодар, Белоглинская — по многим местам разбросала судьба китайских ветеранов.

Оно было не очень связно написано, это заявление. Но создавалось впечатление, что все шестнадцать человек, на которых Лю Ди-зун ссылался, в прошлом служили во Владикавказском батальоне. Так мы это и поняли, прежде всего, вероятно, потому, что нам очень хотелось так понять. Решили: надо ехать по адресам.

Начали с Таганрога, где жили Сан Тан-фан и Ван Шу-шан.

О таганрогских стариках-пенсионерах мы уже писали. Один при встрече рассказал нам о храбром командире Жен Фу-чене, другой — о красноармейце Ли Фу-цине, встречавшемся с Лениным.

Но когда стали расспрашивать их о Владикавказском батальоне, выяснилось, что ни тот, ни другой на Тереке не служили.

Следующим пунктом на пути нашего следования был Невинномысск. Там, на Кооперативной улице, жил Ли Бо-сан. Он у нас находился, как говорят артиллеристы, «в вилке». Мы знали о Ли Бо-сане из двух источников: во-первых, из заявления о пенсии, во-вторых, из донесения начальника политотдела Ставропольского краевого военного комиссариата полковника Козлова. Сообщая сведения о китайских ветеранах гражданской войны, проживающих на Ставрополье, полковник упоминал и о нем.

Итак, мы приехали в Невинномысск, разыскали Кооперативную улицу, а в конце ее — дом № 52, уютную мазаную хату с небольшими оконцами и вишневыми деревьями в садочке за забором.

Ли Бо-сан был дома. Подвижной, крепкий, собранный, он выглядел много моложе своих шестидесяти двух лет. По-русски Ли говорит хорошо. В промысловой артели, где он работает, коммунисты избрали его, имеющего за плечами тридцатилетний партийный стаж, секретарем партийной организации.

Пошли разговоры. Ли Бо-сану было что рассказать. Революция застала его в Пскове. Пришли белые. Стало плохо. Жить

было не на что, работы не было.

В отличие от Деникина Юденич первое время не только не преследовал китайцев, но даже старался вовлечь их в свою армию. Китайцам обещали жалованье, обильную пищу, хорошее обмундирование.

Однако Ли служить к белым не пошел. И другие его сородичи, которых много было в тех местах, тоже не пошли. Как ни плохо говорили китайские рабочие по-русски, разницу между белыми и красными они уже прекрасно понимали. Голодные, раздетые, разутые, они тянулись в голодную, раздетую, разутую Красную Армию и не соблазнялись ни юденическими деньгами, ни юденическим жирным приварком, ни юденическим теплым обмундированием.

Ли Бо-сан пробрался из Пскова в расположение красных, записался добровольцем в Красную Армию, служил в артиллерии, потом в пехоте. Воевал на разных фронтах.

— А к Пау Ти-сану как попали?

— К Пау Ти-сану? Который батальоном командовал? Я у него не служил.

Мы растерянно переглянулись.

— Как не служили? Но ведь в заявлении Лю Ди-зуна…

— А, это насчет того, чтобы семьям братьев Лю назначили пенсию… Я заявление подписал, верно. Тут ошибки нет. Знаю, что служили три брата Лю в Красной Армии, знаю, что двое из них погибли в одном бою. Все правильно… И самого Лю Ди-зуна тоже знаю. Я с ним уже потом познакомился, когда гражданская война кончилась. Нас Ли Чен-тун свел. Тот, который сейчас в Нальчике живет. Он с Лю Ди-зуном как раз вместе во Владикавказе служил, у Пау Ти-сана — того, о котором вы спрашиваете…

Так мы узнали о Ли Чен-туне.

От Невинномысска до Нальчика — рукой подать. Поехали в Нальчик. Там, кроме Ли Чен-туна, была возможность встретиться с Иваном Ивановичем Моисеенко — китайским ветераном с русской фамилией, о котором нам сообщил в письме из Ростова майор милиции Авдиенко.

Адреса Ли Чен-туна мы не знали, адреса Моисеенко — тоже. Начали с Нальчикского адресного стола.

О Ли Чен-туне там сообщить ничего не могли — «такой не проживает», — а карточку Моисеенко достали мгновенно. По указанному адресу и направились. Ход наших рассуждений был прост: если неизвестный Иван Иванович — китаец, он наверняка должен знать Ли Чен-туна. Не так уж много китайцев в Нальчике, пожалуй, только двое и есть.

Пришли. Нас встретил небольшого роста сухонький старый человек с совершенно голым черепом и живыми огоньками в узких выцветших прикрытых морщинистыми веками глазах.

— Иван Иванович?

— Да.

Познакомились. Нам, главное, надо было разыскать Ли Чен-туна. О нем и заговорили:

— Скажите, Иван Иванович, в Нальчике, говорят, Ли Чен-тун живет. Вы его знаете?

Бесчисленные морщины на лице Ивана Ивановича пришли в движение, в зрачках мелькнула смешинка, он широко заулыбался.

— Знаю, как не знать… Я и есть Ли Чен-тун. По-русски — Моисеенко, а по-китайски — Ли Чен-тун.

Недоразумение разъяснилось. Иван Иванович был именно тем, кого мы так жаждали найти. Он рассказал нам о батальоне Пау Ти-сана столько, сколько, пожалуй, никто не рассказал, разве только за исключением Ча Ян-чи, с которым познакомим читателя позже.

А сейчас об Иване Ивановиче. Но лучше будем называть его Ли Чен-туном, ибо настоящее имя человека то, что дается при рождении.

Ли попал в Россию так же, как десятки тысяч его сородичей, — в годы первой мировой войны, с артелью кули, набранных подрядчиком. Его история с удивительной точностью повторяла множество уже слышанных нами историй.