Товарищи (сборник)
Шрифт:
Я не говорю уже о комсоставе. Насмотрелся я на своих в Испании и возгордился дьявольски! Какие орлы там побывали! Возьми хоть комдива Кирилла Мерецкова или комбрига Воронова Николая, а полковник Малиновский Родион, а полковник Батов Павел! Это же готовые полководцы, я бы сказал, экстра-класса! Троценко Ефим, Шумилов Михаил, Дмитриев Михаил, тоже ребятки — дай боже! Не уступят в хватке, в знаниях, в волевых качествах. Даже те, кто помоложе, и те были на великолепном уровне, такие, как старший лейтенант Лященко Николай лейтенант Родимцев Саша, — это, будь спокоен, завтрашние полководцы, без скидки на бедность и происхождение. А вообще всем им — цены нет! Кстати, Родимцев, будучи
Вижу, читатель, как и вы тоже вздрогнули при этих словах: «Саша Родимцев». Уж не сражались ли вы под начальством комдива Александра Родимцева в Сталинграде? От меня не укрылись ни ваш трепет, ни жар смуглой бледности, прихлынувшей к вашему лицу. Но если это и не вы сами воевали под начальством Родимцева, то наверняка ваш старший брат, или отец, или даже дед, которые так и не вернулись оттуда. Недавно я прочитал, что из тех, кто сражался за Мамаев курган, почти никого не осталось в живых. Это их оплакивает теперь реквием, неумолчно звучащий на склонах кургана, куда тянутся отовсюду люди. Значит, и вы, вздрогнув, почувствовали, куда в шолоховском романе могут привести братьев Стрельцовых дороги войны. Конечно, из глав, уже опубликованных, вы могли догадаться, что младший Стрельцов должен прийти в Сталинград. Но со старшим, генералом, вы встретитесь на страницах романа только теперь в новых главах, и, кто знает, не встретитесь ли вы с ним еще и потом, на сталинградской земле.
А пока братья Стрельцовы на рыбалке, варят уху и разговаривают у костра. Как же это можно так написать! Да это же, конечно, сам Шолохов и любовался сазаньим боем на Дону, на Хопре, и закидывал леску, и подсекал рыбину. А случалось, срывалась она у него с крючка, и так же по-детски радовался он, вытаскивая ее, как теперь радуется Александр Стрельцов, и печалился, когда она уходила от него, чтобы потом посмеяться вместе с другими рыбаками у костра над самим собой. Вот так же перешучиваются братья Стрельцовы. Но тут же подспудно не прекращается, проходит берегами их сердец другая напряженная жизнь, лишь изредка прорываясь наружу. О тяжелом и подчас страшном они говорят между собой, и все-таки старший брат старается перелить в младшего всю свою, так и не омраченную никакими преходящими обстоятельствами, чистую любовь к земле, к своему народу. И это еще скажется, скажется потом. Впрочем, мы уже знаем, как это сказалось: мы уже встречались с младшим Стрельцовым на военных страницах романа «Они сражались за Родину».
Здесь же, на этом тихом берегу, у рыбацкого костра, ничто пока не предвещает, что вскоре им придется сражаться и отдавать за нее свою жизнь. Лишь старший, Александр Стрельцов, разговаривая с братом, нет-нет да и дает ему почувствовать, что необходимо быть готовым к самому грозному. И потом — опять ничем не нарушаемая благодать тишины, натягивает лесу рыба, пересыпанными юмором фразами обмениваются братья. Никогда еще им не было так хорошо, как теперь, после долгой разлуки. И вдруг:
«Из кустов белотала вышли двое, подошли к берегу. Николай, вглядевшись, сказал:
— Шофер райкомовской машины и инструктор райкома Ваня Петлин. Нет, тут что-то другое…
— Перевезите меня, Николай Семенович, — послышалось с того берега.
Николай молча спустился к лодке.
Только в прошлом году демобилизованный
— Разрешите обратиться, товарищ генерал, — И подал конверт. — Шифровка на ваше имя.
Александр Михайлович прочитал и, широко улыбаясь, крепко обнял стоящего рядом Николая. Он тяжело дышал и говорил с короткими паузами:
— Ну, брат, приказывают немедленно прибыть в Москву за назначением. Генштаб приказывает. Вспомнил обо мне Георгий Константинович Жуков! Что ж, послужим Родине и нашей Коммунистической партии! Послужим и верой и правдой до конца! — Он стиснул в объятиях Николая, и тот впервые за все время увидел в помутневших глазах брата слезы».
Я завидую вам, читатель, — у вас эта радость еще впереди. Перед вашим взором еще развернется во всей своей силе шолоховское полотно, посвященное и тому кануну войны, когда предгрозовое небо Родины начинали озарять вспышки зловещих молний, и самой грозе. Полотно, населенное несравненной красоты, чистоты и мужества людьми, плоть от плоти своего великого многострадального и несгибаемого народа.
Все масштабно у Шолохова, ничего нет вполголоса, и в каждой строчке, в каждом слове все от имени той любви, которую проносят в сердце через всю свою жизнь и старший Александр Стрельцов, и его младший брат — Николай, и их товарищи, с которыми они завтра плечом к плечу будут сражаться — и уже сражались — за свою социалистическую Родину.
Правда, неприкрытая, ничего не утаивающая и этой своей предельной открытостью возвышающая дело партии, взрастившей таких людей, веру которых ничто не может убить.
Если даже все это вами самими было пережито, все равно как если бы впервые обступает вас эта жизнь, исполненная высоких страстей. И волнение новой встречи с суровой и прекрасной молодостью своей страны, с самим собой и своими товарищами объем лет сердце.
И кто бы вы ни были, радость и гордость за свой народ с новой силой охватят вас вместе с благодарностью художнику слова за новое приобщение к этому, казалось бы, уже отошедшему в прошлое и все-таки неувядаемому, незабываемому, без чего мы все не были бы сегодня такими, какие мы есть.
Но и вы, читатель, должны мне позавидовать. К вам еще только должен прийти этот огонь по незримым проводам, протянувшимся от могучей ГЭС, на турбины которой падают воды тихого Дона у вешенского яра, а мое сердце уже встрепенулось от этого огня. И что-то самое дорогое, что всегда есть у человека в сердце, вспыхнуло еще ярче, Отныне жизнь непременно должна будет измениться, как это всегда бывает, когда начинаешь равняться на ту, незнаемую до этого меру ответственности, которая только что открылась взору. Чем же и как отблагодарить его за это? Как и за эти слова:
— Почему же так быстро — и уже домой? Условимся отныне встречаться чаще.
Нет, совсем не быстро, а самое время, пора. И как бы ни были желанны эти встречи, какой бы неизгладимый след ни оставила теперь в сердце и в памяти эта, может быть, самая главная, а чаще нельзя. Вон и сам он берет со стола присланные ему из Москвы, из архивов, пожелтевшие листки и вслух начинает читать опубликованное всего за неделю до войны, предназначенное тогда вселить в народ спокойствие и все же предельно тревожное Заявление ТАСС. И глаза его тут же украдкой скользнули в сторону, к порожкам лестницы, уходящей наверх, в ту самую комнату, где он остается наедине с самим собой. В три часа и никак не позже четырех часов утра он всегда встает, и никто не вправе нарушить это его уединение, никто.