Товарищи
Шрифт:
— Пускай к делу приучается, а от пения да гармошки никакой пользы, — возразил дедушка Кузьма.
— Это еще как сказать… Одним словом, мы в училище посоветуемся. До свидания… Да, вот еще что! Ругать и упрекать парня больше не надо. Лучше пригрейте его малость. За сегодняшнюю плавку. Не перехваливайте, конечно, а так, от души. По большому счету. Хороший человек из него может выйти.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Он не разрешил Егору заходить в общежитие, а сразу же, как только сошли с машины, повел его к директору. Колесов тут же согласился принять их, но Егор остался в приемной, а в кабинет вошел один старик.
— Я — дед Егора Бакланова. Учился он у вас почти два года, да беда случилась. Вот я и приехал поговорить о нем.
Колесов усадил дедушку и, выйдя из-за стола, сел рядом с ним:
— Так о чем вы хотели говорить со мной?
— Говорить бы о многом надо. Вот только не придумаю, с чего начать. Сбежал мой внук от вас. Из училища. Учился, учился и сбежал. Нас в землю втоптал, и вам приятного мало. Тут, конечно, мать виновата…
— Простите, а где сейчас ваш внук?
— Егор-то? За дверью там. Дожидается — может, позовут, если надо будет. Так я и говорю — мать. Я ей все время доказывал: пестуешь, Анна, через меру парня, ты жалей его так, чтоб ему и невдомек было. Верно я рассматриваю?
— Правильно, правильно. Именно так и нужно, — одобрил Колесов.
Дедушка Кузьма вздохнул и недовольно махнул рукой:
— Один он у нас. Вот и вышло. Привык завсегда торчать у мамки под бочком, думал — без конца так будет, а у людей-то не у всех мамкино обращение.
— Вы что же, пришли похлопотать за него?
— А как хотите понимайте, только спервоначала выслушайте меня. Я как узнал про все это дело — одно Егору толкую: отвечать тебе придется за свой проступок. Я ему па другой же день сказал: иди, говорю, явись в училище, пускай там сами решают, как с тобой быть дальше. Он давно бы пришел, ну, а там началась эта работа в метеэсе. Теперь вот мы и явились к вам — разберитесь чин по чину, взыщите с него, а только прошу, чтоб на нашей семье поганого клейма не осталось.
— Как вы думаете, сам он понял, прочувствовал свою ошибку? — спросил Колесов.
— Где тут не понять! Как приехали ваши ребята в метеэс да как выяснилось все, и пошла по колхозу о нем дурная слава: дескать, дезертир! Он-то и сам па себя перестал походить. Нас с Анной, его матерью, люди попрекать стали, она-то совсем извелась. И вышло так: убежал парень домой, а тут хоть из дому убегай. Вот какие были у нас дела! Егорка только и вздохнул
— С охотой ходил на работу?
— Вот что я вам скажу, а вы мне верьте — потому человек я старый и не стану на свою голову понапраслину брать. Ночами он соскакивал да к часам кидался: боялся, как бы не опоздать на работу. Прямо рвался.
— И мастер Селезнев о нем неплохо отзывается. В общем, исключать мы его не будем.
— Правда? Ну, спасибо вам. Теперь хоть людям в глаза глядеть не стыдно будет. А его вы все-таки вызовите и постращайте как следует.
— Угрозы ни к чему не приведут. Это плохой метод воспитания. Но я обязательно побеседую с ним… Дмитрий Гордеевич говорит, что ваш внук хорошо поет и на гармони играет?
Старик безнадежно махнул рукой:
— И не спрашивайте, товарищ директор! Я так думаю, что сейчас ему ни к чему эта самая гармошка. Я совсем не велел брать ее сюда, а он не послушал, захватил с собой… — Дедушка Кузьма перешел на шепот, словно сообщал секрет: — Я увезу ее домой, чтоб здесь и под руками не путалась, людям не мешала и его не отрывала от дела.
— Зачем увозить? Гармонь не мешает. Конечно, не все время нужно заниматься ею, а в меру.
Дедушка Кузьма хотел было что-то возразить, но Колесов извинился и, подойдя к двери, позвал:
— Егор Бакланов, прошу вас сюда.
Егор несмело вошел в комнату и, прикрыв за собой дверь, остановился у порога.
— Поздороваться, наверно, нужно, — строго сказал дедушка Кузьма. — Этого-то не забывай!
Егор покраснел и негромко поздоровался.
— Подойдите ближе и расскажите, только откровенно, все, как было. Почему вы сбежали из училища?
Егор опустил голову и никак не мог найти слова для ответа.
— Ты, Егорка, говори все как есть, ничего не бойся. В молчанку нечего отыгрываться.
— Дома я мало работал. Ну… с непривычки трудно было. Потом ребята обижали. Я и сбежал.
— Обижали ребята? А кто именно?
— Можно сказать, что и не обижали. Не подумал как следует, ну и сбежал.
— Вас трудно понять, Бакланов: то обижали ребята, то не обижали. Вот это уже нехорошо.
— Мазай обижал. Только вы не подумайте, что я вам… я и самому Мазаю могу сказать, и кому угодно.
— Ну, а если мы уволим вас из училища? Как вы на это посмотрите?
Бакланов впервые взглянул на директора и умоляющим тоном стал упрашивать:
— Товарищ, директор, не исключайте! У меня и мама захворала от этого. А на меня ребята и все люди глядят, словно на кулака. И свету белому не рад… И деть себя не знаешь куда!
Колесов слушал Егора, смотрел в его грубоватое, бесхитростное лицо, в его чуть увлажненные глаза и убеждался: паренек ничего не скрыл, все сказал, чем мучился, чем жил эти дни.
— Ну хорошо. Оставайтесь в училище. Я думаю, что вы больше не решитесь на подобный поступок.