Тоже Эйнштейн
Шрифт:
— Правда.
— Тогда я уверена, — проговорила я, почти не дыша.
Он прильнул к моим губам нежно, как к своей любимой скрипке. Губы у него были все такие же полные и мягкие, какими я их запомнила. Я потянулась губами к нему, и мы поцеловались.
Izgoobio sam sye. Я заблудилась.
Глава двенадцатая
— Он придет на занятия завтра, профессор
Только на этой неделе я уже в третий раз умоляла Вебера простить Альберта за отсутствие на лекции.
— Мне было бы легче закрыть на это глаза, фройляйн Марич, если бы я поверил, что он болен. Но, если вы помните, на прошлой неделе он пропустил занятия якобы из-за приступа подагры, а вечером, по дороге домой, я заметил его в кафе на Рэмиштрассе. Для кафе он был достаточно здоров, а для лекции — болен.
Ноздри длинного носа Вебера раздулись, и я поняла, что мои мольбы едва ли к чему-то приведут.
— Даю вам слово, профессор Вебер. У вас ведь нет причин сомневаться в моем слове?
Вебер вздохнул. Это было больше похоже на ржание рассерженного мула, чем на вздох.
— Почему вы так просите за него, фройляйн Марич? Он ведь не ваш подопечный, а всего лишь партнер по лабораторным занятиям. Герр Эйнштейн умен, но он считает, что ему нечему учиться у других. Профессор Перне возмущен его поведением значительно больше, чем я.
Пусть мои уговоры и не увенчались успехом, но я, по крайней мере, убедилась, что наша уловка сработала. Вебер думает, что мы с Альбертом всего лишь коллеги. Мы старались скрыть наши отношения от сокурсников и друзей, ограничиваясь короткими взглядами искоса или случайным соприкосновением рук под столиком в кафе «Метрополь». Я не хотела, чтобы сокурсники и друзья Альберта стали обращаться со мной иначе, как это часто бывает, когда коллега становится возлюбленной. Как будто это начисто стирает ее интеллект. Я, правда, подозревала, что герр Гроссман догадывается (однажды я нечаянно тронула его за руку вместо Альберта), однако его отношение ко мне не изменилось.
Я почувствовала, что неприступный внешне Вебер начал понемногу поддаваться. Рискуя рассердить его, я все же попробовала еще раз:
— Пожалуйста, профессор Вебер.
— Хорошо, фройляйн Марич. Но исключительно ради вашей безупречной репутации. Вы — многообещающая студентка, с вашим интеллектом и трудолюбием вы далеко пойдете. Вы даже сумели справиться с последствиями странного решения провести семестр в Гейдельберге. Я питаю надежды на ваше будущее.
С облегчением от того, что Вебера удалось уговорить, и несколько удивленная редким в его устах комплиментом (особенно учитывая, что «последствия» моего решения все еще давали себя знать), я стала было благодарить его. Но он, оказывается, еще не закончил.
— Предупредите герра Эйнштейна, что если он завтра не явится на занятия, то поставит под удар не только свое положение, но и ваше.
— Моя маленькая Долли, — промурлыкал Альберт, когда я вошла в гостиную пансиона Энгельбрехтов. Он обожал называть меня Долли: это было уменьшительное от Доксерл и означало «куколка». Альберт с удобством устроился на канапе — с книгой на коленях и трубкой в уголке рта. Он ждал меня.
Я не назвала его в ответ дружеским прозвищем
Я была раздосадована: мне пришлось поставить под угрозу свою репутацию из-за того, что Альберт стал пропускать занятия Вебера и заниматься самостоятельно. Альберт считал, что вместе нам под силу разгадать важнейшие научные загадки — но только в том случае, если я буду ходить на занятия и вести подробные конспекты лекций Вебера по традиционным темам, а Альберт тем временем будет изучать новейших физиков: Больцмана и Гельмгольца. План Альберта предполагал сотрудничество, обмен старыми и новыми теориями, и сейчас мы с ним исследовали природу света и электромагнетизма. Я с готовностью согласилась участвовать в этом эксперименте современной богемной пары, хотя для меня это означало бессонные ночи и двойную нагрузку — а мне ведь и так хватало дополнительной работы после семестра, проведенного в Гейдельберге. До сих пор.
Отложив наш с ним общий учебник физики Пауля Друде, Альберт потянулся к моей руке. Прижал ее к своей щеке и проворковал:
— Такая холодная лапка. Дай-ка я ее согрею.
Я по-прежнему молчала. Когда он осторожно попытался усадить меня на подушку рядом с собой, я осталась стоять.
— Как прошло с Вебером, Долли?
Обычно мне нравилось, как он выговаривает это прозвище со своим характерным акцентом. Сегодня же оно меня только раздражало. Я чувствовала себя не любимой куклой, а какой-то марионеткой.
— Не лучшим образом, Альберт. Вебер согласился допустить тебя завтра в аудиторию только в том случае, если я поклянусь своей репутацией. И я поклялась.
Он отпустил мою руку и встал ко мне лицом.
— Я слишком многого требовал от тебя, Долли. Прости.
— В самом деле, Альберт, кто-то из нас должен получить высшее образование, если уж ты намерен осуществить свои богемные планы. Иначе на что мы будем жить? Ни один из нас не сможет преподавать физику, если тебя исключат, потому что ты не ходишь на занятия, а меня — потому что я за тебя поручилась, — упрекнула я его, но мне трудно было устоять перед его извинениями и умоляющим взглядом. Я была слаба. И он это знал.
— Иди сюда, Долли.
Я сделала один маленький, осторожный шажок в его сторону, стараясь не глядеть в глаза, способные убедить кого угодно.
— Поближе, пожалуйста, — сказал он.
Я вытянула шею, чтобы взглянуть, нет ли кого-нибудь в коридоре. Если кто-то увидит нас в такой момент, на этом мое пребывание в пансионе и закончится. Физический контакт был грубейшим нарушением правил, установленных фрау Энгельбрехт.
Я сделала еще один шаг, и Альберт крепко прижал меня к себе. Прошептал на ухо:
— Ты так добра к своему Джонни. Обещаю больше никогда не просить тебя о таком.
По спине у меня пробежал холодок. Я потянулась к Альберту. Но едва наши губы соприкоснулись, как хлопнула входная дверь, и мы отскочили друг от друга. Ружица с Миланой просунули головы в гостиную, проверяя, свободна ли она. Увидев нас, они очень вежливо, но холодно попрощались и направились в игровую комнату. В эти дни нас сводила вместе одна лишь Элен, но сейчас она была в Сербии: поехала знакомиться с семьей герра Савича. Они только что обручились.