Рабочая общага…Считая по прямой,всего четыре шагадо скучной проходной.Четыре – на женитьбу.Четыре – на развод.Четыре – на могилу.Четыре – на роддом.И я на этих самыхпроклятых четырехиграл в житейских драмахи чуть ли не подох.А как-то раз во вторникс немыслимой тоскойглядел на этот дворикобщажно-заводской.На пресную ограду.На пресные цветы.И ощущал прохладувечерней пустоты.
«Где два советских футболиста…»
Где два советских
футболистабьют в осыпающийся мяч,ты зонтик выщелкнула быстро:«Не плачь».Дождь начинался, а романчиккончался прямо на бегу.Я был тогда зеленый мальчики описать вам не смогувсю бесконечность катастрофы,мне это сделать нелегко —с трудом классические строфывмещают пафос ар-деко…Все это нервы, нервы, нервы,но никого уже потомя не любил сильнее стервыс темно-сиреневым зонтом.
Пророк
Желтизна фонарей. Снегопад, снегопад, снегопад…Постою у дверей – и назад, и назад, и назад.А за дверью она или друг, или черт знает кто…Положа руку на сердце, бьющееся под пальто,не хотелось войти никогда, никогда, никогда,а хотелось уйти навсегда, навсегда, навсегдав одиночество и… в одиночество, помня одно:что в пророке, увы, не бывает отечества, но,сколько помню себя, никогда ни за что и нигдетак не чувствовал я свою целостность рыбой в воде,как на тех гаражах, что ржавели за нашим двором,и в бараках-домах, предназначенных кем-то на слом.В казахстанской дыре – Усть-Каме… Усть-Кому… что-то Усть-…На одном пустыре, что не вспомню уже, ну и пусть…Одиночество. Ночь. Желтизна фонаря или бра…«Так прощайте» – и прочь! «До свидания» – и мне пора!«На минутку» – и вон! «Остаюсь, решено» – и айда!От пути эпигон даосизма врожденного дане уйдет никуда, и поэтому, путник, идинеизвестно куда, но с ликующим сердцем в груди.
«Где-то нашел по пьяни…»
Где-то нашел по пьяни,выбросить не хочу.Пуговичку в карманемучаю, кручу.Спутница и подружка,слушательница моя,муза моя, игрушка,по-э-зи-я.Что мне до рая с адом,ангелов и чертей,если не будет рядомпуговички моей?
«Наш вагон зацепил человека…»
Наш вагон зацепил человека.По частям человека внесли.Если выживет – будет калека.Отмахнули флажком. Повезли.Но пока он в вагоне валялся,проводница пила корвалол,я за чаем пойти постеснялся,а какой-то дедуля пошел —отлипала душа, отлетала,на мытарства спешила она…На стоянке врачиха сказала:«Че везли-то? Он мертвый. Хана».И уже мертвеца человекина носилках поставили в снег.«Газвода, пирожки, чебуреки…Не хотите один чебурек?..»И кричу я закутанной тетке:«Ты мне водки скорей принеси.Выпью всю, хоть и нет столько водкина Руси!..»Я не знаю, на что опереться,что-то звякнуло, дзенькнуло вдруг.Это ж надо гигантское сердце,тут простого не хватит, мой друг,чтоб вместить эти речи и лица,и сугробы, и холод, и кровь,лень мента, суету проводницы…а потом переделать в Любовь!
Соловей
Светало понемножку.В сумятице ветвей,как будто понарошку,забулькал соловей.Мы венчаны, и вправея на такую страсть,но закурил, неправи…нет, правильно стыдясь.
«Я взглядом двор окину…»
Я взглядом двор окину,и занесу в тетрадьпрыщавую рябину,и стану размышлять:от грязного истокавовеки
никогдане потечет далекопрозрачная вода.Худое око видит,что этот мир худой.Я вычеркну эпитет.Но где мне взять другой?
Духота
Зажигалка, рекламные спички, сигареты и водка.Прям к ее косметичке, где помада, и тушь, и подводка,он сложил на багажник барсетку, мобилу, бумажник,два увесистых кома ключей от машины и дома.В вечереющем парке, увы, нет скамеек нигде, ни одной.На окраине летней Москвы духотою сменяется зной.Он не видит ее, он почти ненавидит ее.То же самое можно сказать про нее, е-мое!Они даже не знают того, как друг друга зовут.Как на каторжный труд сатана призывает на блуд.В вечереющем парке, увы, нет скамеек нигде, ни одной.На окраине летней Москвы духотою сменяется зной.
Бывшей жене
Я помню черную дорогу…потом… сырые дерева…Твою неясную тревогу.Мои неясные слова.Прямоугольный пруд и елку,похожую на ершик, ивсегда горящие без толкуназойливые фонари…Бывали ссоры, были драки,но повторяю вам, что ябыл переполнен только в бракевсей полнотою бытия.Вот потому-то человекуи нужен Бог, но лично, Сам.Куда еще девать калеку,разорванного пополам?И раз не вышло с полнотою,то не поможет ли она,пугающая глубиною,божественная глубина?
Проходное
Буйная зелень и ржавый гараж,запах июльской железной дороги.Это мой самый любимый пейзаж,это мое отраженье в итоге.Серый забор бесконечно плететскучную, мятую, злую колючку.Вон проходная в общагу, а вот —на легендарный советский завод…Выну блокнот и потекшую ручку:«Через дорогу застыла сирень —взрыв, остановленный бешеным взглядом…»Сяду под нею в блаженную тень,пива купив в супермаркете рядом.Там проходная в секретный НИИ,кульманы были когда-то одни.Раковой опухолью день за днемофисы фирм разрастаются в нем.Тут проходная в армейскую часть.Страшно туда человеку попасть.Наискосок проходная тюрьмы.Этого тоже стремаемся мы.Буйная зелень и ржавый гараж,запах июльской железной дороги —это мой самый любимый пейзаж,это мое отраженье в итоге.Сердце мое – проходные дворы.Сердце мое – проходные составы.Улица плавится вся от жары.Косит таджик незнакомые травы.
«Увы, стихи не протокол…»
Увы, стихи не протокол,а потому поверьте на слово:вчера по улице я шел,навстречу мне Катюша Маслова.Я соблазнил ее тогда,когда нам было по шестнадцать,не только не боясь блуда,но и гордясь им, если вкратце…Как подурнела, как пьяна,шла, головы не поднимая,и в этом есть моя вина,еще какая!Я не пойду за ней в тюрьму,тем паче не возьму суму,тем паче не подам ей сумму,но в воскресенье своемудуховнику шпаргалку сунуи выдавлю словами гной,а он, накрыв епитрахилью,прочтет молитву надо мной —и боль утихнет, станет былью…Боль станет былью.
«Бузина, бузина, для чего ты в сарай заглянула?..»
Бузина, бузина, для чего ты в сарай заглянула?Вся природа полна «стрекотания, лязга и гула».Все растет и живет, и цветет, и поет, словно в рае.Бузина, что тебя так влечет в этом старом сарае?Бузина, изведусь я теперь, я нуждаюсь в ответе.Почему не живется тебе на сияющем свете?Да понятно оно: я тебе не Творец, не указчик,но в сарае темно, два мешка и рассохшийся ящик…