Традиционная Япония. Быт, религия, культура
Шрифт:
Для японских детей редко заводили домашних животных. Собак, несмотря на особое к ним отношение при «собачьем» сёгуне, редко можно было увидеть в домах, за исключением немногочисленных пекинесов, ввезенных голландцами. Японские собаки, типичными представителями которых были бойцовые из Тосы на Сикоку, представляли собой сильных животных, родственных эскимосским собакам Севера. Они годились для сторожевой службы, но также сбивались в дикие стаи, которые бродили по сельской местности. Кошек, наоборот, можно было часто увидеть в домах. Они выполняли свою старую как мир функцию: ловили крыс и мышей, но им конечно же никогда не ставили блюдечко с молоком. Белых котов, у которых один глаз был желтым, а другой — зеленым, высоко ценили как талисманы удачи (энгимоно) лавочники, поскольку эти цвета глаза символизировали золото и серебро. В Японии водились дикие обезьяны, и некоторых ловили и обучали танцевать на потеху публике. В домах ловили сверчков и сажали в клетки, летом стрекотание сверчков напоминало японцам о прохладе, как и звуки «ветряных колокольчиков» 77 , висящих на балконах первого яруса. Летом ловили светлячков и сажали их в клетки. В прудах иногда водились карпы и золотые рыбки. Обычно о животных заботились, только если они были полезны, в отношении к ним сенти ментальность отсутствовала. Буддийский закон запрещал отнимать жизнь, но гласил, что освобождение животных,
77
«Ветряной колокольчик» — маленький декоративный колокольчик судзу, к язычку которого привязывают полоску бумаги. В погожие дни их вывешивают на веранду, чтобы наслаждаться мелодичным звоном при каждом дуновении ветра.
Было установлено, что даже к концу эпохи Токугава лишь чуть больше двух пятых мальчиков в Японии и одна десятая девочек обучались вне дома. Сыновья самураев учились в школах в феодальных поместьях, и многие деревни могли похвастаться школой, иногда содержащейся на пожертвования, или жители собирали средства в складчину, иногда это были частные учебные учреждения. В городах на преподавание в школе смотрели как на способ заработать на жизнь, к которому прибегали самые разные люди, в том числе ронины — самураи, лишившиеся своего господина или просто обедневшие, у которых господин был, калеки, вдовы, разведенные женщины, старые девы, а также представители семейств, профессия школьного учителя в которых передавалась по наследству.
Дети обучались семейному ремеслу дома. Девочка обретала навыки приготовления пищи, шитья и стирки белья от матери, в то время как мальчик учился у своего отца и его работников необходимым навыкам, в том числе пользованию соробаном для подсчетов, чтобы впоследствии стать полноправным членом ассоциации ремесленников, или же его могли отправить на обучение другому делу к другому умельцу.
Для такого вида профессионального обучения школ не требовалось, в строго регламентированном обществе они не могли помочь ребенку преуспеть и возвыситься над другими в этом мире, — скорее они учили, что знать свое место — это достоинство. Программа обучения по большей мере была такой же, как у детей самураев, и заключалась в обучении письму и в переписывании назидательных текстов.
Однако были и культурные мероприятия, когда ученики выставляли свои работы, а родители приходили и восхищались, помогали с раздачей угощения, приносили подарки учителю. Кроме регулярной платы (размер которой зачастую оставляли на усмотрение родителей) и дополнительных расходов, например на уголь для обогрева зимой, дарили учителю что-то на Новый год и на праздники мальчиков и девочек.
Видимо, в школу ходило гораздо больше дочерей из купеческих семей, чем из других сословий. Женщины играли важную роль в работе лавок и в торговле вообще, даже если лишь обслуживали покупателей и заказчиков, когда их мужья отлучались по делам. Несмотря на то что в лавке работали оплачиваемые управляющий, приказчики и другие помощники, авторитет жены хозяина часто бывал выше. Эти женщины учились читать и писать в школах и, следовательно, могли справляться с корреспонденцией и счетами.
Развлекательное чтение было представлено многочисленными художественными произведениями, выпускаемыми издательскими домами. Практически все книги были отпечатаны с деревянных блоков, и большая часть — с иллюстрациями. Самые простые, с картинками 78 , отвечали тем же потребностям, что современные комиксы. Там были супергерои, воины с необыкновенными способностями и, как в современной научной фантастике, злобные лисы и барсуки-оборотни, принимающие человеческий образ. Эта очень популярная литература, а также театр подпитывали и без того сильный суеверный страх к сверхъестественному, частично основанный на буддийских представлениях о существовании параллельных миров. Мстительные привидения и духи считались вполне реальными, и люди время от времени озабоченно оглядывались, чтобы убедиться, что незнакомец с изможденным лицом действительно имел ноги — у привидений их не было, они обычно парили в воздухе или материализовались из колодцев или появлялись из-за ширм. Нельзя было доверять красоте женщин, встреченных на пустынных дорогах, особенно в сельской местности, слишком часто они оказывались лисами — кицунэ. Самыми хитрыми были белые кицунэ — песцы — в человеческом образе, они соблазняли людей и вовлекали в разные неприятности.
78
Рассказ в картинках, который развлекал читателя не столько содержанием, сколько иллюстрациями, называли уничижительно «куса-дзоси».
Что касается литературы, мода на стиль изложения время от времени менялась, но длинные повести о романтической привязанности и верности вряд ли сохранились в веках, а сатирические или непристойные описания жизни в районах развлечений определенно пользовались спросом у широкого круга читателей. Процветала торговля сборниками пьес — тех, что с
Воспитание девушки считалось подготовкой к замужеству — ведь ее учили, как приспособиться к ведению хозяйства, когда она покинет свой дом. Обучение роли жены включало и обучение некоторым приемам в сексе, чтобы она наверняка знала, как угодить своему мужу в постели. У жен было много потенциальных соперниц в сфере развлечений, и, если муж проводил ночи дома, это было полезно не только для мира в семье, но и с экономической точки зрения.
Свадебная церемония в городах не отличалась от деревенской. Неофициальные отношения, перешедшие в законный брак, — это случалось нечасто, хотя в наименее состоятельных кругах они определенно имели место, но финансовые и деловые соображения считались более существенными мотивами. Место новобрачной в доме определяла ее свекровь, как и в деревне, но в системе, где сыну или подмастерью часто дозволялось открыть свое дело и забрать с собой свою жену, существовала несколько большая свобода. Хотя обычно жена была вынуждена усердно трудиться, жизнь в городе считалась более цивилизованной, чем в деревне, и многие юные деревенские девушки определенно радовались, когда свадьба устраивалась с каким-нибудь знакомцем семьи, уехавшим в город, даже если она никогда не встречалась со своим будущим мужем. Когда новобрачные отправлялись в свой новый дом, жена брала с собой приданое и одежду, постельные принадлежности и тому подобное. Считалось, что одна из многочисленных причин финансового краха — это если сын, достигший брачного возраста, начинал слишком много тратить на обучение хорошим манерам, на расширение и на новую обстановку дома в надежде привлечь невесту с особенно большим приданым.
Развестись в Японии времен Токугава было очень просто, решение не требовалось обосновывать (хотя часто это случалось из-за бездетности) — мужу достаточно было вручить жене письмо, позволяющее ей уйти и удостоверяющее, что она вольна вступить в новый союз с любым другим мужчиной. Форма такого письма была общепринятой, и оно занимало три с половиной строки; со временем уведомление о разводе стало называться «три с половиной строки» (микударихан). Не имело значения, была жена беременна или нет, хотя в некоторых областях, если она сообщала о том, что ждет ребенка, по прошествии трех месяцев после ее ухода бывший муж брал на себя заботу о малыше. Формально существовало правило — вернуть приданое и предметы обихода, которые жена принесла в его дом, но во многих случаях считалось, что очень повезло, если все это ей возвращалось. Правда, при возникновении имущественного спора женщина могла ожидать поддержу от своего отца или главы ее бывшей семьи.
Характерно, что жена не имела права оставить мужа без его согласия на развод. Впрочем, общество давало беглянкам возможность добиться «вольной грамоты». Существовало несколько храмов, и наиболее известный — Токэйдзи в Камакуре, которые предоставляли приют женщинам, ушедшим из дома по своей воле. Процедура развода состояла в том, что жена просила убежища в храме, после чего храмовые сановники начинали переговоры через посредника с мужем, чтобы убедить его дать ей свободу. Если переговоры не увенчивались успехом, жена должна была оставаться в храме три года, после чего могла уйти. Ее брак считался расторгнутым правительственным чиновником по надзору за храмами и святилищами. Если муж преследовал ее до врат храма, ей нужно было лишь бросить за ворота одну сандалию, чтобы попросить помощи. Фактически, если храм брался разбирать дело жены, муж чаще всего отказывался от своих притязаний и отпускал ее. Храмовых записей почти совсем не сохранилось, но, по некоторым данным, в 1866 году в храме проживали четыре женщины, попросившие убежища, и сорок таких, чьи мужья уже дали им развод.
Добрая половина описаний жизни в Эдо в этой главе посвящена домашней жизни. Вне дома, на улицах и в общественных местах, жизнь тоже била ключом. Жизнь в Эдо произвела на Кэмпфера сильное впечатление, об этом сохранилась его запись. Кэмпфер писал, что сразу у ворот в город он со своими спутниками обошел рыбный рынок, где продавали разные виды морских подводных растений, ракушки, съедобных моллюсков и рыбу — все это съедалось прямо на месте. Они держались середины широкой улицы, которая проходила в северном направлении через весь город, хотя не совсем прямо. Кэмпфер и его спутники миновали несколько величественных мостов, перекинутых через речки, и заполненные грязью рвы, которые проходили слева от них в направлении замка, как и некоторые улочки, отходящие от главной. Среди мостов был один в 42 морские сажени длиной, известный по всей Японии, потому что от него, как от центра, отмерялись дороги и расстояния до любого места в империи. «Его название — Ниппонбаси, то есть «мост Японии»…» Толпа людей на этой главной и идущей посредине улице шириной в пятьдесят шагов… «просто невероятна», и, пока они ехали верхом, встречалось множество «многолюдных процессий принцев империи и высокопоставленных придворных, а также богато одетых дам, которых несли в носилках в форме сидений и в паланкинах». Среди других людей им встретилась команда пеших пожарных «числом около тысячи», марширующая «в том же военном порядке, как и наши в Европе»; они были одеты в коричневые кожаные куртки, защищающие их от огня; некоторые несли на плечах длинные пики, другие — пожарные багры, «их капитан ехал на коне в середине». По обе стороны улиц располагалось множество хорошо оборудованных лавок торговцев — мануфактурой шелком, лекарственными снадобьями, церковными талисманами, книгами, стеклянными сосудами, аптекарскими товарами и многим другим. Лавки до половины были занавешены черной тканью. Лавки немного выдавались на улицу, и любопытные изображения товаров, которые в них продавались, «были открыты людскому взору». Кэмпфер и его спутники обратили внимание, что в Эдо мало кто из любопытства выходил из дома, чтобы поглазеть на то, как они ехали мимо, как это делали в других местах, и, по-видимому, «потому, что столь невеликая процессия, как наша, не имела ничего примечательного или необычного» для жителей столь многонаселенного города, «столицы властительного монарха» 79 , где у них была возможность ежедневно видеть другие, «гораздо более пышные и великолепные».
79
Кэмпфер ошибочно принимал сёгуна за императора.