Траектория краба
Шрифт:
После отставки Первого секретаря у нее возникли проблемы. Не столько из-за моего бегства из ГДР, сколько из-за того, что назвала преемника Ульбрихта «жалким кровельщиком» и что всюду ей мерещились ревизионисты.
И все же мать сумела сохранить свои позиции. Ее любили и боялись одновременно. Она многократно награждалась значком активиста, регулярно перевыполняла план и до последнего времени руководила бригадой столяров на Народном мебельном комбинате, что находился на Гюстроверштрассе. Благодаря ее же усилиям доля девушек среди учеников, решивших овладеть столярным делом, возросла до двадцати процентов.
Когда рабоче-крестьянское государство приказало долго жить, берлинское Попечительское ведомство,
Прежде чем поведать о встрече тех, кто уцелел при катастрофе «Густлоффа», необходимо упомянуть об одном проблематичном эпизоде, пусть это даже не понравится тому, кто хотел бы видеть образ своей Туллы более положительным. Это произошло 30 января 1990 года, когда треклятая дата казалась забытой, ибо все вокруг танцевали под мелодию гимна со словами о «Германии, единой отчизне», а восточные немцы сходили с ума от счастья обладания твердой валютой; мать отметила тот день по-своему.
На южном берегу Шверинского озера пребывала в запустении моло дежная туристическая база, двухэтажное здание мышино-серого цвета. Ее построили в начале пятидесятых, назвав в честь Курта Бюргера, твердолобого сталиниста, который был известным антифашистом, после войны вернулся из Москвы в Мекленбург, где удостоился почестей за крайне жесткое проведение партийной линии. Здесь, позади «турбазы имени Курта Бюргера», мать возложила букет роз на длинных стеблях, примерно там, где, обращенный к озеру, стоял большой гранитный памятник Мученику. Она сделала это в темноте, ровно в десять часов во семнадцать минут. Во всяком случае, именно так, точно указав время, она рассказала об этом позднее своей подруге Йенни и мне. Она была в полном одиночестве, с помощью фонарика ей удалось найти позади нежилой из-за зимнего сезона турбазы то место, которое она искала. Довольно долго она сомневалась, но потом, несмотря на темень, низкие тучи и моросящий дождь, решила: здесь. «Только цветы я принесла не Густлоффу. Он-то был лишь одним из многих нацистов, которых поубивали. Нет, корабль мне хотелось помянуть и всех деток, которые погибли тогда в ледяном море, поэтому и возложила я белые розы точно в двадцать два часа восемнадцать минут. А потом поплакала, хоть уже сорок пять лет прошло...»
Спустя пять лет мать уже не была в одиночестве. Ее пригласили господин Шён и дирекция балтийского курорта Дамп, а также попечительский совет организации «Спасение на море» [22] . Десять лет назад здесь уже проходила встреча тех, кто пережил катастрофу. В первые годы, когда существовали Стена и колючая проволока, из Восточной Германии сюда никто не мог приехать. Теперь же прибыли и те, для кого гибель корабля была событием, которое замалчивалось все эти годы по государственным соображениям. Неудивительно, что гостей из новых восточных земель ФРГ приветствовали особенно сердечно, поскольку среди уцелевших не должно было возникнуть
22
Созданная в 1982 г. общественная организация, призванная сохранять память о двух с половиной миллионах немецких беженцев, которые были эвакуированы морским путем с Востока на Запад. Эта организация способствовала проведению мемориальной встречи, посвященной гибели «Густлоффа».
В большом актовом зале над сценой висел транспарант, на котором шрифтами разной величины было написано:
Встреча-мемориал в балтийском курорте Дамп
К 50-летию со дня гибели «Вильгельма Густлоффа»
28-30 января 1995 года
Случайное совпадение этой даты с днем захвата власти нацистами в 1933 году и с днем рождения человека, который был застрелен Давидом Франкфуртером, решившим таким образом дать сигнал своему еврейскому народу, в публичных выступлениях не упоминалось, однако в некоторых частных беседах, будь то за чашкой кофе или же в перерывах официальных мероприятий, удостаивалось по крайней мере негромких замечаний.
Мать заставила меня принять участие в этой встрече. Ее аргумент был попросту неопровержим: «Тебе ведь тоже полвека стукнет...» Пригласила она также нашего сына Конни, а поскольку Габи не возразила, то мать и заполучила его в качестве трофея. Приехала она на «трабанте» песочного цвета, который весьма выделялся среди привычных в Дампе «мерседесов» и «опелей». Мои уговоры ограничиться мною и избавить Конни от сентиментальной ностальгии по прошлому мать оставила без внимания. Мое мнение как отца в расчет не принималось, да и вообще в оценке моей персоны мать и моя прежняя супруга были едины, хотя обычно их суждения расходились: для матери я оставался, как она любила говариват, рохлей; Габи же пользовалась любым поводом, чтобы назвать меня неудачником.
Словом, неудивительно, что два с половиной дня, проведенные в Дампе, оказались для меня весьма тягостными. Слонялся, чувствуя себя идиотом, безостановочно дымил как паровоз. В качестве журналиста я мог бы, конечно, использовать подобное событие для репортажа или хотя бы для небольшой заметки. Видимо, члены попечительского совета даже ожидали от меня чего-то в эдаком роде, поскольку мать поначалу представляла меня «репортером шпрингеровских газет». Я не прекословил, однако, попытавшись делать записи, не смог двинуться дальше фразы: «Погода – она и есть погода». Да и какую роль я взял бы на себя в репортаже? Родившегося на «Густлоффе»? Или же роль нейтрального свидетеля, как того требовала профессия журналиста?
У матери на все имелся ответ. Обнаружив среди присутствующих нескольких людей, переживших катастрофу, и пообщавшись с некоторыми бывшими членами экипажа миноносца «Лёве», которые сами заговорили с ней, она стала представлять меня при каждом удобном случае уже не шпрингеровским репортером, а «младенцем, родившимся посреди той жуткой катастрофы». Разумеется, не забывала заметить, что тридцатого числа предстоит отпраздновать мое пятидесятилетие, хотя программа предусматривает в этот день час тихого поминовения.
Хотя в день катастрофы и на следующий день родился не я один, однако кроме единственного человека, родившегося 29 января, моих ровесников среди собравшихся в Дампе не нашлось. Присутствовали в основном люди пожилые, поскольку спасти детей практически не удалось. К младшему поколению можно было причислить лишь тогдашнего десятилетнего мальчика из Эльбинга, который теперь жил в Канаде и которого попечительский совет попросил выступить перед публикой с рассказом о подробностях своего спасения.