Трагическая идиллия. Космополитические нравы ...
Шрифт:
Американец нарочно позволил обеим яхтам проехать далеко вперед, собираясь потом обогнать их. Оба другие экипажа сразу поняли его цель, и тут же было заключено безмолвное пари между русским князем, видным английским аристократом и американским миллионером. Все трое одинаково фанатично увлекались спортом, все трое гордились своими судами, как молодые люди гордятся своими рысаками или любовницами.
В глазах Дикки Марша, который в слуховую трубку кричал свои приказания, окружающий пейзаж превратился в какую-то отвлеченную геометрическую фигуру, в треугольник, крайние пункты которого были обозначены тремя яхтами. Он буквально
Но какое дело было до всего этого Дикки Маршу, для которого дивная погода этого прекрасного утра была только одним из условий его игры, одним из факторов в вопросе, выиграть или проиграть?.. Ни один барашек не пенился на обширной поверхности расплавленного сапфира, по которой «Дженни» двигалась вперед, с гулким и свежим звуком разрезая воду. Ни одного перистого облачка, ни одной тучки, известной у моряков под названием «кошачьих хвостов», не омрачало сияющего небесного купола, в котором солнце, казалось, тонуло, расплывалось, нежилось в абсолютно чистом эфире! Как будто какой-то заговор был между небом, морем и берегами, как будто они хотели оправдать пророчество хироманта Корансеза касательно путешествия яхты, которая везла ему тайную невесту.
И Андриана Бонаккорзи напомнила Флосси Марш об этом предсказании. Облокотившись на борт, они сидели рядом, одетые в совершенно одинаковые Костюмы из белой фланели с узенькими красными и черными полосками — цвета флага на «Дженни». Они разговаривали, устремив взоры на «Далилу», которая становилась все ближе и ближе.
— Помнишь, в зале Монте-Карло, — говорила маркиза, — как предсказал он то, что происходит теперь, по своей руке и по нашим, с какой точностью?.. Ведь это удивительно, правда?
— Значит, ты признаешься, что была не права со всеми своими страхами! — отвечала мисс Марш. — Если он верно предугадал одно, то, должно быть, верно предугадал и остальное… Мы проведем чудную ночь в открытом море… Завтра в первом часу мы бросим якорь в Генуе…
— Не будь так самоуверенна, — перебила итальянка и подняла два согнутых пальца, чтобы предотвратить дурное влияние, — ты накликаешь беду…
— Да какую беду? — спросила подруга. — При этом небе, этом море, этой яхте, экипаже…
— А я почем знаю?.. А если лорд Герберт Богэн вдруг задумает продолжать гонку до конца и не отстанет от нас до самой Генуи?
— Не отстанет от нас до конца? Он — на «Далиле», а мы — на «Дженни»? Вот уж в это я не верю! — сказала американка… — Смотри,
— Мне?.. — засмеялась госпожа де Шези и, повернувшись к носу, стала дышать полными легкими. — От этого воздуха, от этой быстроты я пьянею, как от шампанского.
— Маркиза, видите вашего брата? — спросил Шези, показывая госпоже Бонаккорзи пальцем на одну из фигур, стоявших на мостике «Далилы». — Он рядом с принцем. Вряд ли они довольны… А его таксы? Видите этих такс, которые бегают, как настоящие крысы?.. Я хочу посердить Альвиза… Постойте…
И, сложив трубкой руки, он прокричал слова, иронии которых сам не подозревал:
— Эй, Наваджеро! Не поручите ли чего в Генуе?
— Он не слышит или делает вид, — сказала госпожа де Шези, — но вот это он уж поймет… Принц не смотрит? Нет?..
И вертушка сделала своими двумя маленькими ручками самый задорный нос, какой только когда-нибудь адресовала хорошенькая женщина к толпе, в которой находилось королевское высочество.
— Ай, принц увидел меня, — продолжала она с сумасшедшим смехом. — Ба! Да ведь он славный малый! И, наконец, если он недоволен… — Она мило поставила перед глазами растопыренные пальчики. — Вот и все!..
В то время, когда парижская проказница занималась этим непочтительным ребячеством, обе яхты очутились наконец на одной линии. В течение четверти часа, казалось, они не могли обогнать одна другую и неслись, вздымая пену, пожирая пространство, содрогаясь только от мощных вздохов своих стальных легких, изрыгая из труб черные, совершенно прямые столбы, которые только в высоте слегка загибались, — до такой степени спокоен был воздух. За ними на синей воде оставалась зеленая волна с белой пеной, длинная, переливающаяся дорога из изумруда, оправленного в серебро. Там качалась и подпрыгивала парусная лодка с молодежью, которой нравилось покачаться на валах.
Неподвижность настилов на борту «Дженни» во время этого безумного хода доходила до фантастического. Не видно было даже, чтобы дрогнула вода в вазах венецианского стекла, стоявших на легком столике недалеко от трех женщин. В вазах медленно распускались розы, пышные розы пурпурного и шафранного цвета. Возле этих букетов, окруженная их ароматом, сидела госпожа де Карлсберг. Она сняла перчатку с одной из своих прелестных ручек и нежно ласкала пальцами распустившиеся лепестки чудных цветов. Взглядом, полным радости и вместе мечтательности, смотрела она то на «Далилу», то на ясный горизонт, то на спутников, то, наконец, на Отфейля, который стоял возле четы Шези и беспрестанно оборачивался в ее сторону.
Ветерок, создаваемый быстрым движением, обрисовывал стройную фигуру молодого человека под синей морской рубахой и панталонами из белой фланели. Тот же самый ветерок слегка шевелил тяжелую ткань красной блузы, облегавшей стан баронессы Эли, и широкие концы ее черного шелкового кушака, повязанного поверх юбки из материи с черными и белыми клетками. У них обоих, и у молодого человека, и у молодой женщины, в глубине глаз светилось лихорадочное упоение жизнью, которое так гармонировало с блеском этого чудного дня.