Трагическая идиллия. Космополитические нравы ...
Шрифт:
Потом он устыдился такого поступка, как страшной неделикатности по отношению к другу. «Вот что значит появление женщины между двумя друзьями. Как в них сразу пробуждается низость!.. Нет, я не стану вырывать истину у Корансеза… Ни за что!..»
Корансез ветреник? Нельзя было впасть в более полное заблуждение относительно свойств хитрого южанина. Но, к несчастью, он иногда бывал слишком хитроумен, а в настоящем деле это чрезмерное лукавство заставило его совершить роковую ошибку — окончательно раскрыть глаза Оливье. Дело в том, что никакие угрызения совести — увы! — не спасли Оливье от искушения. После
— Баронесса Эли, о которой вы говорили в поезде, это, конечно, госпожа де Карлсберг, которую я знавал в Риме?.. Она жена австрийского эрцгерцога?..
— Она самая! — отвечал Корансез, думая про себя: «Эге! Отфейль не проболтался… Дюпра знал ее в Риме? Как бы не вышло тут крышки, не рассказал бы он чего Отфейлю!..» — И прибавил вслух: — Зачем ты это у меня спрашиваешь?
— Так себе, — молвил Оливье и, немного помолчав, прибавил: — А мой славный Отфейль не влюбился в нее немножко?..
«Так и есть! — подумал южанин. — Рано или поздно он это узнает, так уж лучше пусть поскорее — меньше будет зацепок»… И он ответил:
— Не влюбился ли? Да я видел все с самого начала… Он обожает ее от всего сердца…
— А она? — спросил Оливье.
— Она? — повторил Корансез. — Она от него без ума!..
И, радуясь своей прозорливости, он подумал: «Теперь я, по крайней мере, спокоен: Дюпра не станет впутываться!»
Шутник и не думал, какая страшная ирония заключалась в его соображениях. Он был так же наивен, как и его тайная супруга, простодушная Андриана, которая, разыскав госпожу Дюпра за рулеточным столом, отвечала на расспросы молодой женщины с самым неблагоразумным чистосердечием, не замечая ее волнения.
— В поезде вы говорили о некой баронессе Эли… Какое странное имя!
— Это уменьшительное от «Елизавета», довольно обычное в Австрии.
— Значит, эта дама австриячка.
— Как, вы не знаете ее? Да ведь это госпожа де Карлсберг, морганатическая супруга эрцгерцога Генриха-Франца… Вы, наверное, встретитесь с ней в Каннах. Вот увидите, какая она красивая, добрая, обаятельная!..
— А она прежде не жила в Риме?.. — спросила молодая женщина.
Как билось ее сердце, когда она задавала этот вопрос! Венецианка самым простым тоном отвечала:
— Как же, две зимы. Тогда она была не в ладах со своим мужем, и они жили каждый сам по себе. Теперь дело немножко уладилось, хотя…
И доброе создание, из скромности, замолкло!
IX. Друг и любовница
(Продолжение)
Не долго продолжалось чувство глубокой радости, которое испытала Эли, убедившись во время ночного свидания с Пьером в том, что Оливье ничего не сказал. Она слишком хорошо знала своего прежнего любовника и понимала, что это только временная отсрочка угрожающей опасности. Она знала, что думал о ней этот человек, знала, на какую фантасмагорию черных мыслей способна эта несчастная душа. Он не мог судить о ней теперь иначе, чем судил в эпоху их любви, когда относился к ней с навинченной жестокостью презрения, которое так возмущало ее.
Знала она,
Все эти мысли ясно предстали пред ней тотчас же после ухода Отфейля. Как и в первый раз, она проводила его до порога теплицы, держа за руку и показывая дорогу среди мебели, расставленной по темной гостиной. Она умилялась и гордилась, чувствуя, что рука молодого человека не дрожит: он равнодушен к опасности.
Холодный ночной воздух заставил ее вздрогнуть. Последние объятия; уста их слились в последнем, жадном поцелуе, прощальном поцелуе. Расставанье всегда раздирает душу, когда вы любите: судьба так изменчива, несчастья наступают так неожиданно… Еще несколько минут ожидания, пока не замолкли его шаги в пустынной аллее сада, и она вернулась. На ее одинокой постели успело уже остыть то место, где лежал ее возлюбленный. И вот тут, среди внезапной тоски, вызванной разлукой, ее ум пробудился от сна забвения и неги, в который был погружен эти последние часы: ощущение действительности вернулось к ней и страх обуял ее.
Страх был жестокий, но недолгий. Эли принадлежала к боевым натурам. Когда доходило до дела, она была способна выиграть самую рискованную игру, а размышляя заранее, она выказывала ту энергию, которая позволяет дать себе ясный отчет в положении дел. Подобные души, сильные и ясные, не предаются лихорадочным страхам болезненного воображения, которое заставляет слабых людей терять голову. Они ясно видят приближение опасности. Вот почему в разгар зарождающейся страсти к Отфейлю Эли предвидела с уверенностью столкновение между своей любовью и дружбой Оливье к Пьеру — разговор с госпожой Брион доказывал это.
Но то же самое смелое чувство действительности заставляет подобных людей перед лицом опасности измерять ее. Они с точностью определяют все стороны переживаемого кризиса и обладают еще одной способностью: в самые отчаянные, по-видимому, моменты они дерзают надеяться и знают, на каком основании. После ухода Отфейля, опуская утомленную голову на изголовье неги, ставшее изголовьем тоскливой бессонницы, Эли де Карлсберг испытала новый приступ страшного беспокойства, но уже на следующее утро, вставая, она снова была исполнена верой в будущее. Она надеялась!
Она надеялась, опираясь на мотивы, которые ясно и отчетливо видела перед собой, как ее отец-генерал мог видеть поле будущей битвы. Прежде всего она надеялась на любовь, которую должен был питать Оливье Дюпра к своей жене. Ведь она сама вполне испытала, какое возрождение наступает в сердце благодаря любви к существу юному, чистому, не испорченному жизнью, как наша душа укрепляется, закаляется, создается вновь, как это общение вливает веру в добро, великодушное и благородное снисхождение, мягкость милосердия, как смывает оно позорные воспоминания, злые чувства и всю их грязь.