Трактирщик
Шрифт:
– Что-то не пойму: как связаны скамья и пиво?
– Неужели, пан Макс, у тебя на родине пиво не варят?
– Варят, как же без пива...
– Верно, без пива - никак: от плохой воды люд животами скорбеет. Значит, умный человек завсегда пиво пьёт. А раз он умный, то пиво выбирает хорошее. А хорошее пиво - это только такое, которым можно полить скамью, а после, усевшись в кожаных штанах сверху, протащить эту скамью несколько шагов. Ну, а этот лодырь, - пивовар ткнул прутом в сторону успевшего натянуть штаны и ховающегося за спинами товарищей подмастерья, - только добрый продукт зазря перевёл! Ну, да ничего! Всыпал я ему от души: надо бы поболее, но за-ради твоего прихода остальные вицы прощаю. А вот кашу и пиво отныне будет получать только в треть прежнего, пока
– Понял, пан мастер, покорно благодарю за такую милость!
– согнулся в поклоне юный бракодел.
– Ну, а раз понял - так что встал кокорою? Живой ногой пошёл работать! И вы все - нечего толпиться: до обедни времени ещё много, принимайтесь за дело, дармоеды. Стасек! А ты куда помчался? Ну-ка, притащи нам мису кнедликов с солью да пиво!
Да, по всему видно, что ежовые рукавицы придумал если и не сам мастер Патрикей, то явно кто-то из его ближайших родственников. Ученики и подмастерья рассыпались по пивоварне во мгновение ока. Мы же со старшиной цеха Святого Лаврентия уселись за здоровой бочкой на перевёрнутые глиняные макитры высотой мне по колено. Мастер собственноручно нацедил свежего пива в обливные кружки, притащенные вместе с солеными кнедликами учеником-подростком, и весьма вежливо поинтересовался: куда это я скрылся на целую неделю, а также - как обстоят дела со средствами на мой вступительный взнос в братство?
Услышав, что с деньгами и арендой помещения у меня всё в порядке, Гонта ещё больше подобрел и распорядился, чтобы один из учеников притащил со второго этажа харатью и чернила с перьями.
– Ну, раз всё в порядке, господин Белов, сейчас составим знамено о том, что я принял твои две марки за вступление в братство и обсудим, каким шедевром ты собираешься угостить мастеров на братчине и когда это произойдёт...
– Охотно, мастер Патрикей! Вот только не вижу здесь весов для монет. Может, отправимся к меняле?
– На что нам меняла?
– Как на что? А каким образом пересчитать соотношение золотых монет и серебряной марки?
– Вот как? Ты собираешься внести всю сумму золотом?
– Не уверен, что его хватит, так что пришлось прихватить с собой немного серебра.
– Тогда чего же, спрашивается, мы тут сидим! Пойдём же в Лаврентьевскую капеллу, пока отец Пётр не ушёл.
Недоумевая, какое отношение имеет некий отец Пётр из Лаврентьевской капеллы к товарно-денежным отношениям вообще и к моим финансам в частности, я послушно двинулся вслед за торопливо шагающим Гонтой.
Через пять минут после того, как покинули пивоварню, мы добрались до маленькой - не выше трёх с половиной метров - башенки с шатровым куполом, увенчанным деревянным крестом. Отца Петра разыскивать не пришлось: совсем ещё молодой, но уже подслеповато щурящийся слезящимися глазами, священник сидел на ступеньке часовни, и, ловко поворачивая чурочку, зазубренным тесаком щепал лучину.
После того, как цеховой старшина отрекомендовал меня как потенциального члена братства и заявил, что нам крайне необходимо срочно произвести расчёт 'валюты' по отношению к пражской марке, ксендз с расстроенным видом оставил своё занятие и, приглашающе махнув, - дескать, следуйте за мною - нырнул в украшенную крестом дверь. Перекрестившись и отбив поклоны, мы вошли в храм. Внутри было, мягко говоря, тесновато. Помимо защищённого сверху балдахином-киворием каменного алтарного стола с распятием и скрывающейся под покрывалом дарохранительницей и алтарными таблицами, и нескольких скамей, установленных поперёк помещения, капеллу украшали две статуи, составляющие нечто вроде композиции: Христос, приподнимающий руку в жесте благословения в направлении опустившегося на колено юноши-святого кажется, лишь на миг прекратившего что-то писать стилусом на табличке и с благоговением воззрившегося на Сына Человеческого. Обе статуи были увешаны серебряными и бронзовыми ожерельями-гривнами, цепочками, задрапированы кусками яркого цветного сукна. У ног их стояли туеса, горшки, небольшие мешочки, источающие запах специй и даже кадушка объёмом литров эдак в двенадцать, благоухающая медовым ароматом. Судя по
Копошащийся возле этого 'инструментария' отец Пётр, наконец, отшагнул в сторону и я узрел нечто вроде высокого узкого комода, на котором покачивались вполне узнаваемые весы с чашечками. В качестве гирек к ним прилагался набор медных фигурок зверей. Рядом лежала вощаная дощечка с привязанным стилусом, придавленная сверху деревянной конструкцией, напоминающей счёты. Видел я похожие в интернете: ещё название эдакое, типа пивнушки: бирхаубе - не бирхаубе, паб - не паб, рюмочная - нет, точно не рюмочная... Кабак! Вернее - абак, ну да не в том суть.
– Итак, дети мои, не пора ли нам приступить к делу? Ибо не зря германы говорят: монеты множатся, коль их чаще пересчитывать... Так сколько марок сегодня поменяют кошель?
– Две марки. Пражских, разумеется. Кстати, отец Пётр: нельзя ли заодно - раз уж мы сегодня здесь собрались - приблизительно уточнить цену моего золота?
– О, пан имеет цехины, августалы или флорины? Пан богач, хотя с виду и не скажешь!
– Вот о чём, о чём, а об 'августалах' и не слыхивал вовсе. Вот, сами посмотрите и оцените, что и как.
– На крышку комода лёг мой старый кошелёк, в который я для надёжности упрятал золотые монеты: риск, что местные щипачи 'отвернут' омоньер с серебром имелся, поэтому золото я упрятал подальше в карман брюк. Разумеется, кое-что осталось у меня 'в резерве': в частности, найденную на останках погибшего воина золотая пластина с трезубцем, ибо монеты - они монеты и есть: встречаются в обороте, а вот объяснить происхождение такого 'сувенира' в случае настоятельных вопросов будет затруднительно...
Священник с пивоваром с интересом склонились, разглядывая монеты. Тем временем я развязал калиту с серебром.
– Итак, святой отец, на какую примерно сумму в пражских марках я могу рассчитывать в обмен за это золото?
– Э-э-э... Так сразу сказать нельзя, сын мой: монеты, разумеется, следует взвесить, поскольку они имеют разное происхождение и размеры. Но предполагаю, что здесь гораздо большая сумма, нежели упомянутые две марки. В разы большая!
– Тогда, видимо, для взноса в цеховое братство будет достаточно одного серебра?
– Поглядим, ведь вес нужно перепроверять...
Привычно подсучив рукава сутаны, ксендз принялся священнодействовать с чашечками весов, бронзовым 'зверинцем' и моими драгметаллами. Периодически он отвлекался, стучал рычажками абака и карябал стилусом по дощечке.
– Итак, дети мои, здесь имеется серебра и золота на общую сумму в сто тридцать одну марку ровно. Из них гривен серебряных - на марку и три четверти, монет серебряных - на полмарки, серебряная же цепь по цене металла получается в полторы пражских марки. Следовательно, после всех взаимных расчетов у тебя, сын мой, останется сто тринадцать марок.
– Что-то я не пойму, отец Пётр: если я отдаю в качестве взноса две марки, то у меня должно остаться сто двадцать девять!
– Ты забыл о церковной десятине, грешный человек!
– С чего бы я стал о чём-то забывать? В богоспасаемом Жатеце я на год от выплаты десятины Церкви нашей освобождён, о чём есть письменное распоряжение отца Гржегоша - бенедиктинского настоятеля.
– Вот как? Ну что же, я обязательно уточню условия этой нежданной милости. Тем не менее, сын мой, хочу напомнить, что некоторое пожертвование в пользу часовни во имя покровителя цехового братства будет весьма благоприятно воспринято всеми...