Трамлин-полет
Шрифт:
Мои ребята, неоднократно уже побывавшие здесь, ориентировались довольно хорошо. Они стали быстро показывать ответвления, куда ехать бесполезно, так как уже опробовано. Я же отслеживал взглядом ту дорогу, на которую мне показал Володя. И в конце концов увидел место, где она совпадает с нашей магистралью в одном уровне и даже касается.
– А там что?
– показал я на это место.
– Уже были, - уныло ответил Виктор.
– Там они только касаются, а переезда нет.
– Давай подъедем, - предложил я.
– Были же уже!
– Давай, давай подъезжай!
В месте
– Притормози и аккуратненько перевались через бордюр, - сказал я Виктору.
В этот момент как раз машин не оказалось ни в попутном, ни во встречном направлениях.
– Давай, Витек! Давай, пока машин нет.
Виктор сомневался. Потом все-таки снял внутренний предохранитель, наступив на себя, поняв, что иначе мы долго будем здесь циклировать, и перевалил через камень.
Машина круто и ходко пошла вверх. Весь Бильбао уже горел разноцветными огнями. Наступала ночь. Та ночь, которой я боялся больше всего.
– Дай-ка, Андреич, соленых орешков погрызть, а то Вовка от нервности все слопал. Как хомяк! Мало того, что к баскам затащил, так еще все вкусности стрескал!
Через десять минут шли полным ходом на Бургос. Оказывается, я спал целый час.
– Вить, я посплю еще часок, а под Бургосом сменимся. Ты только Вовке больше ни орехов, ни Шоколада не давай - он от них ориентацию в пространстве теряет: вся кровь, видимо, в желудок уходит, и в голове через это сознательности никакой не остается!
– Ясно, командор. Вовчик, слышал, что шеф сказал? А ну, отдай сейчас же орехи. Андреич! Ты посмотри на него! Опять жует! По-моему, Вовку проще застрелить!
Хоть Виктор и поддерживал мой треп, но чувствовалось, что делал он это на фоне предельной усталости, вяло и автоматически. А Володя даже не реагировал на его пикировки.
"Это плохой признак", - подумал я, проваливаясь в сон.
Перед Бургосом меня разбудили:
– Андреич, Бургос справа! Платная магистраль кончается, готовь бабки.
Расплатившись, мы припарковали машину на площадке для отдыха. Шел проливной дождь, отчего ночная темень становилась еще гуще.
Менялись местами быстро и в полном молчании.
Я заметил, что Виктор зарос щетиной, а лицо приобрело серый оттенок. Он молча упал на сиденье и тут же выключился. Я пристегнул его потуже ремнями. Виктора уже не было.
– Трогай, - сказал я Володе.
Заряд бодрости, полученный под дождем во время пересадки, быстро проходил. Он исчезал, таял с каждым мгновением, и усталость, занимая свое законное место, обволакивала каждую клетку. Я посмотрел на Володю. Даже в темноте чувствовалось, что черты лица его заострились, а в глазах появился лихорадочный блеск. Володя уперся взглядом в самую дальнюю точку, выхватываемую из темноты прожекторами, и судорожной хваткой держал руль. Из-за косых струй дождя, ярко блестевших алмазными искорками в цветовом коридоре, определить скорость было трудно. Я бросил взгляд на прибор. Там красным светом горело "192".
– Володя, сбрось немного скорость и не напрягайся так. Раскрепостись! И не забывай прожектора
Володя молчал и скорость не сбрасывал.
– Вовка? Ты слышишь меня?
– Угу.
– Не угу, а сбрось скорость!
Цифры на приборе замелькали, показывая, что Володя среагировал. Когда засветилось "170", я сказал:
– Держи так!
Опять молчание. Но скорость стабилизировалась. Значит, слышит.
– Володя, я же сказал, не зажимайся! Так тебя и на час не хватит.
Реакции не последовало. Тогда я предложил:
– Достань правой рукой за головой левую лопатку. Володя как робот выполнил.
– Еще раз! Он повторил.
– Теперь левой рукой - правую лопатку. Володя сделал.
– Полегче?
– Да вроде полегче, - наконец-то услышал я. Мне было понятно, что этот гимнастический оживляж при почти обморочной усталости поможет от силы на одну-две минуты. Высаживать Володю, несмотря на его "остекление", я не хотел, потому как приберегал себе самый "веселый" участок в четыреста с гаком километров от Мадрида до португальской границы. На него приходился "час быка" - самое опасное ночное время, когда в одурманенное сном сознание вливается черная депрессия. Контролировать себя в такой ситуации без огромного опыта просто невозможно. Это жутко, когда ты едешь, видишь дорогу, вроде ничего не изменилось, а на самом деле ты уже спишь!
Поэтому я решил выжать Володю до последнего - пусть тянет двести километров до Мадрида.
– Вовка! Прожектора выключи!
– гаркнул я, видя, что встречному тяжеловозу-дальнобойщику уже невмоготу, а Володю закоротило, - Ты соображаешь!
– набросился я после разъезда со встречным - Он же слепой от нашего света! Он даже отдельных фар не видит, мы как огненный шар на него несемся! Еще раз не переключишься, выкину из-за руля к... матери!
Вроде встряска помогла. Взгляд стал осмысленным. Но я знал, что это ненадолго.
Так оно и произошло. Уже через пять минут рядом со мной опять сидел робот. Бог с ним, решил я и стал сам, когда нужно, переключать свет. Володя, по-моему, даже не заметил этого.
Через полтора часа начался подъем в горы Гуардаррама, скорость упала, встречных стало меньше. Неимоверное перенапряжение сказалось и на мне: временами я вдруг погружался в состояние отупения, сознание уходило куда-то в глубину и оттуда, издали, наблюдало за происходящем. Потом это стало наступать чаще и чаще, и наконец только острые моменты выводили меня из полувыключенности.
Я понимал, что при необходимости могу усилием воли встряхнуть себя и заставить работать на полную катушку, но понимал и то, что уже давно перешел на неприкосновенный энергетический запас и дно его вот-вот могло появиться. Поэтому убавил активность до минимума - только пассивный контроль за ситуацией и Володей. Но все равно где-то внутри "палец лежал на спусковом крючке", и эта ежемгновенная готовность безжалостно высасывала остатки сил.
О начале спуска я догадался по стремительному бегу цифр электронного спидометра. Когда загорелось "190", меня выбросило из прострации, словно взрывной волной.