Трамлин-полет
Шрифт:
– Витек, ты не мучайся, поспи, - предложил я.
– Не волнуйся - я в полном порядке. Тут недавно Вовчик изнасиловал мой организм и выжал из него ведро адреналина, так что у меня ни в одном глазу. Будет плохо - я тебя толкну.
Уговаривать Виктора не пришлось, и секунду спустя он уже сопел. Я остался один на один с собой и скоростью.
"Дно" моего запаса показалось довольно быстро. Уже через полчаса связь с окружающим миром держалась лишь на "картинке" стремительно бегущего навстречу шоссе, все остальное надежно прикрывалось шорами безмерной усталоста. Я не пытался отвлечь себя воспоминаниями,
Я свел к минимуму трату энергии. Даже магнитофон выключил, чтобы не напрягаться, выделяя звуки, идущие от тела машины и говорящие о его работе, его самочувствии, от звуков музыки, хоть и приятных, но посторонних, а потому ненужных. Я полурасслабил все мышцы, я не крутился и не ерзал на сиденье, потому, что знал: мой организм - маятник, чем сильнее я качну его в сторону бодрости, тем сильнее он нырнет следующим мгновением в провал небытия.
На какое-то мгновение я представил себе картину: на заднем сиденье, упав ничком, спит мужчина, на переднем сиденье справа, прислонив голову к стыку двери, спит сидя еще один, спит и водитель, не выпуская руля из рук и не снимая ноги с педали, мерное гудение мотора дополняет общую гармонию сна, и только ночной пейзаж, вырванный из тьмы прожекторами и с безумной скоростью несущийся навстречу, доводит эту сцену до полной фантасмагории.
Через какое-то время я стал понимать, что и без того тонкая нить, связывающая меня с реальностью, так истончилась, что стала почти пунктиром. Терять мне уже нечего, я выбрал все. Делаю последнее: выхожу из "анабиоза" и сильными движениями то левой, то правой руки начинаю массировать шею, затылок, предплечья. Этим я отдаю последнее. Через пятнадцать, максимум двадцать минут я свалюсь, но до этого Виктор должен прийти в себя. Будить, слава Богу, его не надо - от моих энергичных движений он встрепенулся и теперь подозрительно посматривает на меня.
– Ну как, Андреич, - спрашивает он, - потянешь еще?
– Да нет, я сдох. Минут десять у,тебя есть, чтобы войти в ритм. Разомнись немного.
Виктор разминается, нацеживает из термоса порцию чаю убийственной крепости с лимонником и включает магнитофон.
– Я готов!
– говорит он.
– Я тоже, - отвечаю, - но пару минут еще потерплю, а ты прикинь, как мы плетемся.
Виктор смотрит расстояние по прибору, карту, потом время.
– Ничего себе ты кусочек отхватил! Так мы до рассвета приедем.
Я резко торможу и не удерживаюсь от нотации:
– Витек! Сколько тебе раз говорить - никогда в пути не загадывай, за сколько одолеешь его.
– Виноват, Андреич! Больше не буду.
Я остановил машину, осмотрел ее всю внимательно, послушал, как бубнит разгоряченный мотор на холостых оборотах, - все мне понравилось!
– Ну, Витек, покатим дальше! Тронули.
Пристегиваясь ремнем и уже чувствуя, как подхватывает невесомость, я бросил:
– Сорок пять минут, не больше. И не жалей меня! Если хочешь, чтобы мы доехали.
В том, что он выдержит сорок пять минут, я не сомневался. Час...
–
Проснулся я сразу, толчком. И тут же услышал в сотый раз от Высоцкого, что "мы нужны в Париже, как в бане пассатижи".
Виктор тем временем доходил. Он, как тонущий, который последним усилием воли выныривает на поверхность, обреченно открывает рот, но в легких уже вода, делал резкие движения туловищем вперед-назад и тут же обмякал, растекаясь по креслу. Потом опять конвульсивное движение... и взгляд тяжелел, подергивался пеленой...
– Витек!
– окликнул я его.
Он тут же очухался, прочистил горло:
– Гм-гн, - хрипло спросил, - чего, Андреич?
– Ты бы вздремнул, только, пожалуйста, не за рулем.
– Мысль хорошая.
– Вот и тормози.
Когда тронули дальше, часы показываяи 4 часа 42 минуты - оказывается, спал час без трех минут. До границы с Португалией оставалось чуть меньше шестидесяти километров.
Ровно в 5 часов 10 минут я крикнул:
– Подъем!
И включил магнитофон на всю катушку: "..А ты бы, Ваня, был здесь Ванья", - продолжил Высоцкий о Париже, который без содрогания я не мог вспоминать.
– Ты чего?!
– проснулся первым Володя.
– Вставай, Володья! Португалия!
Я уже заруливал к пропускным турникетам.
Испанские пограничники недоуменно вертели наши паспорта и никак не могли взять в толк, откуда мы свалились на их головы. А мы не могли понять, что они хотят от нас. Только минут через десять стало ясно, что бедолаги недоумевают, как же мы попали в Испанию, когда у нас нет въездного штампа. А заодно непонятно им, как это сутками раньше мы умудрились побывать в Польше, обеих Германиях, Нидерландах и Франции. А вдобавок ко всему в такую рань приехать к ним через всю Испанию (!) да еще суметь как-то мимо границы проскочить (штампа-то о въезде в паспортах нет!). "Ох, эти русские! Что-то здесь не так!" - размышляли, видимо, взъерошенные пограничники.
Выспавшийся всласть Вовка злорадствовал:
– Я говорил! Говорил вам, фофаны драные, что нам боком выйдут те бездельники на границе. Вот как мы теперь докажем, что в Испанию въехали?
Я наконец не выдержал:
– У тебя, Вовчик, с пересыпу совсем ум за разум зашел! Иди-ка ты лучше к пограничникам и вложи в их дурьи головы, что коли мы здесь и визы у нас есть и в их Испанию, и дальше в Португалию, то пусть отпускают нас.
– Я же по-испански ни бельмеса!
– Это твои проблемы. Ты у нас толмач? Ты! Вот и объясняйся: по-французски, по-английски, а то ты норовишь все с нами поговорить, да еще на матерном. Так что давай дуй к погранцам! Минут через пять, угрюмый, пришел обратно.
– Ну что? Объяснился?
– Угу.
– И что?
– Звонят на заставу в Ирун (Ирун - это другой конец Испании, где мы въезжали), - я все рассказал, объяснил что к чему и точное время назвал. Они сказали, что проверят, и если подтвердится, то пропустят.
– Ладно, Володя, я сплю. Чего время терять зря? А ты тереби ребят, грози политическим скандалом, скажи, что, если не пропустят, мы им враз войну объявим. Короче, придумай что-нибудь. На все про все, Вовчик, тебе десять минут.