Трамвай желанiй
Шрифт:
– Ты что? Ты что? С ума сошла? – зашипел Антон, зажимая Катьке рот.
Он так и не кончил.
Она ушла, а он, разгоряченный и испуганный, попытался снова войти в РАЙ СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ и отыскать там Ритку, чтобы с нею закончить то, что начала незваная, оголодалая в разводе Катерина…
Наутро Антон старался на Катьку не смотреть.
– Как спалось, Антоша? – участливо спросила гостья, когда он в майке и пижамных штанцах вышел к обществу.
– Людей бы постеснялся, – с укоризной глядя на мужа, сказала
– Неужели ни о чем не догадывается? – испуганно подумал Антон.
И вдруг еще больше испугался.
– А вдруг они договорились, Анька с Катькой? Договорились, и в этом есть какой-то скрытый смысл, направленный против него, Антона?
Поспешно выпил кофе, съел полбутерброда с яйцом и шпротой и убежал.
На работу.
А там вечером его ждал Интернет с девушками.
И его пьеса, с которой он, может быть, когда-нибудь прославится…
Все они теперь прокляты, наверное.
Но у кого-то еще не исчерпана инерция шарика китайского бильярда. И кто-то еще катится…
Катится, пока с небес не крикнут СТОП.
– Зачем тут была эта Катька? – думал он по дороге, раскачиваясь и вися на своем поручне вагона метро…
– Зачем она тут была? Зачем?
– Вы выходите на следующей? – кто-то дотронулся до его плеча.
– Нет, – машинально ответил Антон, чуть-чуть посторонясь и пропуская за спиной чью-то по-змеиному извивающуюся спину.
– Потому что не надо было себя проклинать, – отчетливо шепнули ему в ухо.
– Что? – переспросил Антон.
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция "Технологический институт", выход на правую сторону, потому что не надо было себя проклинать… – послышалось в динамиках.
– Что? – Антон оглянулся налево, направо…
Слева – женщина лет сорока читала роман в мягкой обложке. Справа – студент с пирсингом в нижней губе играл в свой тетрис на мобильном телефончике…
– Не надо было себя проклинать? – повторил Антон.
– Вы мне? – переспросила женщина, оторвавшись от романа.
– Нет, извините, я… Вы выходите сейчас?
Ему было душно.
Ему было плохо.
Гвоздь.
Гвоздь в голове.
Не рай из собственных грез, но гвоздь.
Огромный.
Огромный ржавый гвоздище.
Такой четырехгранный, кованый.
Гвоздь.
Из записок литературного критика А.Е. Баринова:
Армейские старожилы, те, кому довелось пережить многих из своих товарищей (в буквальном смысле пережить, так как тех, кто не был искушен в мудрости выживания, убили или сослали куда Макар телят не гонял, где они потом и сгинули), так вот, армейские старожилы любили всегда повторять простую мудрость как первую заповедь желающего остаться живым и невредимым в армии вообще, и на войне в частности: "Держись поближе к кухне и подальше от начальства".
Ту часть,
Люди риска…
Те, кто ходит по лезвию.
Те, кто по краю ходит, это правило хорошо знают.
Не надо светиться.
Или: не буди лиха, пока тихо.
Не надо заигрывать с чертом.
Не надо будить те силы, с которыми потом не сможешь совладать.
Так и в армии – держись подальше от генерала, так как, скорее всего, если он тебя заметит, сделает он это не для того, чтобы наградить тебя, а, скорее, для того, чтобы тебя наказать. Или послать на верную смерть.
Так и с любой иной силой, что может сломать тебя. Будь то бывшая ОБХСС или нынешняя НАЛОГОВАЯ. Или… или сама НЕЧИСТАЯ!
Не след заигрывать с ней!
Не стоит привлекать к себе ее внимание.
И когда проклинаешь кого-либо, когда призываешь темные силы покарать своего врага, не забывай, что силы эти, к которым ты по глупости своей апеллируешь, могут прежде всего заинтересоваться тобой… А не тем, кого ты хочешь наказать.
Так что держись лучше подальше от всякого лиха.
Трогать мистику – это бравада неведения?
Мальчик решительно и деловито развинчивает найденную в поле мину.
Он делает это от своей природной храбрости?
Скорее – от незнания, каковы будут последствия его неверных действий.
Так и писатель, что берется писать о Судьбе.
В "Княжне Мери" Михаил Юрьевич Лермонтов удивительно точно описал свою собственную гибель на дуэли.
Эдгар Ален По и Николай Васильевич Гоголь писали о заживо погребенных, и сами были похоронены с румянцем во все их еще нестарые щеки: одному было сорок, другому сорок три… Разве это возраст для писателя? А большой мастер мистической новеллы – автор "Большого Мольна" Ален Фурнье и его русский коллега Гаршин, написавший знаменитый "Красный цветок", не дожили и до сорока.
Проспер Мериме, Йоган Вольфганг Гете дожили до старости: один до шестидесяти трех, а другой до семидесяти… Но счастья в их жизни не было. Как и не было счастья в жизни Ивана Сергеевича Тургенева – большого мастера писать о девушках, к которым потом так и прилипло это странное определение – "тургеневские"…
Создавая, как теперь принято говорить, "виртуальную" реальность, писатель изменяет реальность собственную и, активно выступая в роли вершителя судеб своих героев, вызывает определенную ревность у Реального Вершителя – его собственной Судьбы.