Трансильвания: Воцарение Ночи
Шрифт:
Сладостная боль резко пронзила тело, когда его клыки пропороли кожу на моем плече. Эндорфин и допамин, ласково взяв за руки, увели в сказку. Кровавый поцелуй вампира всегда вбрасывает в тело жертвы приятный яд, чтобы ослабить сопротивление. Мир для меня сейчас пульсировал синим и золотым.
Окинув меня взглядом багровых глаз с вертикальными зрачками, Владислав вновь погрузил в меня клыки, на этот раз в вену на внутренней стороне бедра. Это была самба белого мотылька над пропастью. Крылья мои были опалены языками пламени костров и страсти, и глупая бабочка, потеряв над собой контроль, сгорела, не оставив от себя ничего, наконец-то став чьей-то вместо никчемного бытия ничьей, полусгнившей черной розой на асфальте…
======
ГЛАВА 15 — В ОЖИДАНИИ РАСПЛАТЫ ЗА ГРЕХИ
Столько лет, растворенных в ночи,
Мне главу украшали терном…
Марево огня рассветных лучей окрасило его волосы в алый цвет. Я только недавно проснулась, ощущая его руку, крепко прижимавшую меня к нему. И уже перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть на него в то короткое мгновение, что он дремлет. Утренняя прохлада холодила мою кожу росой. Заперты в плену правил, установленных кем-то свыше. Нас лишили нашей свободы и права выбора. И все-таки мы боролись… Вот он спит. Так спокойно и безмятежно. Сейчас ему нет дела ни до чего. На лице застыло отстраненное и мрачное выражение. А каждая мышца, каждый нерв напряжены. Он не умеет расслабляться. Не после всего, что было. А я… Я не могу забыть о прошлой ночи, которая оставила раны на моем сердце и изувечила. Изувечила мыслью о том, что это был уже точно последний раз. Снова пришли на ум строки из стихотворения о Черном Человеке.
‘Месяц умер. Синеет в окошко рассвет. Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала?’
И правда, что? Что эта ночь наковеркала? Почему, когда спускаются сумерки, от себя становится невозможно сбежать? Почему днем кажется, что все прошло, а ночью болит еще сильнее?..
Вопросы без ответа.
Слезы обожгли мне щеки. Я приподнялась на локте. Его черный плащ еще согревал нас обоих. Нервно встав и сделав круг по поляне, я снова прилегла, грудью прильнув к его холодной спине, накрывая нас плащом. Склонившись со слезами на глазах, я мучительно оставляла поцелуи на плече, на шее под затылком, убирая волосы, застегнутые дорогой заколкой, пропуская через них пальцы. Мои дрожащие пальцы слегка коснулись его нижней влажной губы. Этот рот — средоточие моих порочных желаний, мучений и кошмаров.
Спи, любовь моя. Спи хотя бы еще немного. На свете не существовало никого более прекрасного и ранимо-беззащитного в этот час. Его кожа — холодный белый шелк. Не изувеченный, не порванный еще под воздействием пыток на лоскуты. Не залитый кровью, не украшенный жестоко и бездушно шрамами. Из-за моей тяжкой вины. А виновата я была лишь в том, что полюбила… И желала я малого — чтобы он всегда спал так безмятежно. Не тронутый орудиями пыток и руками моей садистки-подруги, с которой я стала общаться себе на горе.
Истомленная тоской, разлукой и болью, я все чаще вспоминала его вопрос, заданный мне когда-то в еще лучшие для нас времена. Изменила бы я лучшему из лучших с ним? Оставила бы лучшего из лучших ради него, испорченного и порочного психопата?.. Но разве ж то была бы измена? Каждый лучший из лучших для кого-то — целая Вселенная… Для кого-то, но не для меня.
А моя, быть может, худшая в мире Вселенная смежила веки своих черных глаз. Вчера мы оба подписали себе смертный приговор. И был лишь один выход — бежать, но где ты можешь скрыться от человека, даже нет, от дитя дракона, которое все обо всем и обо всех знает? Которое держит все и всех в этом мире под контролем…
Я еще и не догадывалась, как скоро ее смех сольется с его криками боли, а кожу его покроют ожоги от серебра пополам с запекшейся кровью. Везде, где была любовь, на этом теле, которое я целовала и лелеяла, храм мой опорочит боль и смерть своими гнилыми касаниями, да так, что останется лишь только кричать и молить о пощаде и снисхождении на коленях, в готовности продать свою душу, когда твоя лучшая подруга будет надменно, с презрительной ухмылкой смеяться тебе в лицо,
Холодное, сырое и туманное утро обволокло меня своей влажностью, вползая под плащ, которым мы были укрыты. Его ресницы несколько раз дрогнули, и он открыл глаза, поворачиваясь ко мне. Впервые за долгое время я увидела улыбку на его лице. Улыбку на лице того, кто так отчаялся, что не хотел продолжать жить без меня.
— Сколько времени? — Тихо и полутомно спросил он, склонив голову к моей груди и целуя в шею.
— Почти пять часов утра. Дэнелла просыпается около шести, а в семь-тридцать у нас с ней начинаются тренировки. Выходные кончились. Мы тоже. Прости меня. Ты знаешь, что я не хочу уходить. Но твоя жизнь важнее моего желания остаться. Еще пятнадцать минут, и я уйду. Навсегда. Не будем судьбу искушать. Мы и без того прошлись по грани. Когда дело дойдет до передачи сил, я хоть их и приму, но чтобы впитать знания старинных книг и манускриптов было необходимо оставаться девственницей, потому что порочным умам они никогда не откроются. И как только Тефенсен поймет, почему я не могу стать Хранителем Архивов, она возьмется за нас активно. Лучше сразу сказать, что на меня напали разбойники и изнасиловали.
— А ты сможешь выглядеть убедительно, произнося ложь? Меня тебе еще ни разу не удалось обмануть. Тефенсен знает тебя, может быть, лишь на самую малость меньше.
— Знаешь ли, вместо Кулинарного Института, я хотела поступать в Драматический. Я всегда видела и чувствовала себя актрисой. Вот я ей и стала. Немного не так, как хотелось, но уже ничего не попишешь.
Я вылезла из-под плаща и села к нему спиной, застегивая на себе влажный от росы бюстгальтер, предварительно умывшись озерной ледяной водой, зачерпнув ее в ладони прямо из зарослей осоки.
Он коснулся моей спины рукой. — Зажили, как и не было. Неужели в ее поступках есть хоть намек на что-то хорошее?
— У меня почти что обновленное тело. Как ты сам и говорил — при пересечении границы с реальным миром я перестану быть вампиром и отменится все, что со мной было после обращения. Включая шрамы от ударов серебряного хлыста. Дэна только над моей внешностью поработала и над обретением фактора невинности. Остальное не ее заслуга, а моего родного мира. Так что, как видишь, ничего особенного хорошего она не сотворила. Слава Богам и Баваль, теперь у меня хотя бы черные волосы, хоть и фигура малолетки. Быть рыжей было отвратительно. Терпеть не могу рыжих. Дэвид Теннант вспоминается.
Мои плечи аж передернуло от омерзения. Надев нижнее белье, топ и завязав юбку узлами на бедрах, пригладив растрепанные волосы, я прилегла головой на его обнаженную грудь. Больше он не напоминал изможденный скелет, обтянутый кожей. Он был свеж, силен, источал запах невыветрившегося до сих пор парфюма с сандалом и запах утра. Моя кровь и погибшая в его руках невинность полностью его исцелили.
— До лучших времен. — Прошептала я, касаясь губами его шеи. — Обещаю тебе, я найду способ покончить с меткой и разорвать узы, принуждающие стать Хранителем Архивов и Хранителем Баланса Измерений. Я вернусь. Так трудно без любви твоей и без улыбки жить. Как много за ошибки приходится платить…