Трансильвания: Воцарение Ночи

Роксенбер Лорелея

Протянув одну мне и сделав глоток, она сказала. — Разомнемся в рукопашной. Затем, наконец, возьмешься за меч.

— Меч? — На минуту восторг затмил даже это гнетущее и очерняющее все вокруг меня ожидание расплаты за грехи. — Ты доверишь мне меч? Полтора года спустя я даже не верю в это!

Ей-богу, я чуть не завальсировала по комнате, как маленькая, радостно смеясь. Я так давно мечтала держать массивное холодное оружие в руках и владеть им, уметь обороняться при его помощи, что даже шкала моего настроения медленно и верно поползла вверх. Все-таки не правы были те, кто говорил, что мне нужно только одно. Доставляли мне радость и некоторые другие вещи. Просто, таковых было не очень много.

— Ну ты же сдала экзамен по рукопашной. Время перейти к новому этапу. Через несколько дней я планирую передать тебе часть своих сил,

чтобы ты стала Хранителем Архивов, наконец. К этому времени ты уже должна научиться держать оружие в руках, потому что, когда ты получишь должность, а метка станет черной, нас ждет немало сражений. И с нечистью, и с такими силами, о которых ты даже и понятия не имеешь до сих пор. Чтобы выжить в борьбе с такими субъектами, одного удара в челюсть да некрупного файрбола с помощью ‘Игнификато’ точно будет недостаточно. До этого я просто опасалась, что ты покалечишь или даже прикончишь себя этим мечом, но сейчас я вижу, что ты готова.

Позавтракав на скорую руку, мы с Дэной вышли из пещеры на поляну. Сделав привычную зарядку и размассировав мышцы, мы начали вальсировать в рукопашной разминке. Я ловко парировала удар, и Дэнелла криво усмехнулась.

— Ну-с, девочка моя. Я дала тебе отдышаться, прийти в себя, причем очень деликатно, не налетая с самого утра, а теперь, когда ты расслабилась, и каждый нерв в тебе успокоился, я требую отчета. Грустно, но сейчас нервишки полетят прямиком в мусорный бак.

— О чем ты? — Я сделала максимально удивленное лицо максимально невозмутимо, а по легким огонь уже дал залп. Прикинуться шлангом — тут ничего такого, если ты — прирожденная актриса, но внутри себя ты все равно понимаешь, о чем речь. А про таких, как я, говорят буквально — ‘На воре и шапка горит’. Сейчас же требовалось, фигурально выражаясь, прикрыть горевшую шапку руками, да не абы как, а даже, чтобы дымка от тления видно не было.

— Вот значит как. Теперь она косить под дуру будет, чудненько. Я спрашиваю о том, что случилось с твоей девственностью, столь необходимой, чтобы при совокуплении с моей силой она открыла тебе врата в Хранители Архивов?.. Хотя, какой смысл спрашивать? Все здесь присутствующие знают и что случилось, и с кем это случилось, правда, солнышко?

Бессильная ярость отразилась в ее глазах, и она пнула дважды мыском кроссовки меня в колено. Это было ощутимо больно, еще и учитывая, что только вчера я падала им на осколки. Каждый шаг по поляне давался болью. Ныли ступни, колени, плечо и внутренняя сторона бедра. Саднило и между ног. Терять девственность, пусть и самым наиболее быстрым и нежным способом, все равно было чертовски больно.

— Для начала все руки в насечках, и это только то, что я вижу.

— У нас хвойный лес, Дэна. Я все ели этой ночью обошла, гуляя. — Мысленно я выругалась раз тридцать. Звучало все это нелепо и притянуто за уши, хоть я и решила отрицать до победного. Пусть она и знала правду, даже уже не имело значения доложил ли ей Аарон или она как-то сама узнала, но признать вину — подписать нам обоим смертный приговор. — А насчет девственности… Я не хотела говорить, но я опять напоролась на разбойников. В этот раз мне не удалось им противостоять. Да, они меня изнасиловали, и нет, я не хочу об этом говорить. У меня была ужасная ночь, и я не хочу об этом вспоминать. Если один раз ты уже вернула мне девственность, что тебе помешает еще раз провернуть подобное?

— Мученица ты моя бедная. — Дэнелла безысходно покачала головой. — Одним знаком ‘Игнификато’ можно было подпалить разбойникам задницы, и они бы убежали, истошно вопя. Версия один не прокатила. Давай вторую, мне уже даже интересно послушать, какой бред ты еще прогонишь. Ах, что ты наделал милый разбойник!..

Дэнелла томно закатила глаза, даже не догадываясь, что процитировала строчку из песни рок-оперы ‘Юнона и Авось’ моего мира. Но, вероятно, она бывала на моей Родине чаще, чем я могла себе представить, потому что следом начала насвистывать себе под нос ‘Очи черные. Очи жгучие’, давя злобный смешок, неторопливо нарезая вместе со мной круги по поляне.

— Действительно, меня за идиотку держишь? Думаешь, я ничего не замечаю или тебя не знаю? Да вы полночи зажигали народ на помосте. Да-да-да! Сальса, самба, чечетка, умопомрачительное танго, а потом как-то незаметно вертикальные танцы перешли в горизонтальные, а насечки на твоей коже — порезы от болотной осоки, где вы прятались со своей пятисотлетней

гнилой тварью. О-о-о, мой цыганенок, любовь моя, Владислав… Ты омерзительна до блевотины. Дрянная шлюха. Шлюхи хотя бы за деньги продаются, в этом есть рациональная доля смысла. Ты же за эту мразь, чья жизнь дерьма в поле не стоит. Придумала уже, как мне его убить? Или моей фантазии оставляешь милого на растерзание? Его бледную шейку, губы его с привкусом клубники и тлена, эти широкие плечи и сильную грудь, из которой с придыханием рвалось твое имя. А его руки… Сколько сладости и боли за одну ночь они причинили. Вырву. С корнем. А ты посмотришь. Посмотришь, сука, на то, что бывает с каждым, кто думает, что достаточно умен, чтобы суметь обмануть меня.

Дэнелла не прекращала мурлыкать мне на ухо, совершая выпады и каждый раз нанося болезненный удар. Только мурлыканье это было взбесившейся кошки, готовой вцепиться мне в морду.

Дэнелла еще что-то сказала на тему: ‘Чистосердечное признание смягчает наказание. От смерти долгой и мучительной до быстрой и почти безболезненной.’

Я парировала, не отступая от своей лжи. — Хватит посыпать головы пеплом невиновным. Я уже все сказала. Меня изнасиловали. Точка.

— Знаешь, в чем твоя главная ошибка? Даже если бы я не видела все, что было, своими глазами, я бы все равно все поняла. Нет. Заклятие вашего потомка служит вам хорошую службу, не спорю. Мои экстрасенсорные способности оно блокировало. Но по тебе видно. Ты сама себя выдаешь. Оцени свою походку, манеру разговора. Почти год со мной жила отчаявшаяся девушка, уставшая от всего, нервная и изувеченная жестокой судьбой в отрыве от любимого. Эта девушка не умела расслабляться. Ее дергало, все мышцы в ее теле и даже на ее лице были напряжены. А сегодня весь тонус расслаблен. Походка женственная, покачивая бедрами. Взгляд с поволокой. Девку, получившую то, о чем мечтала днем и ночью каждый из дней своей жизни, видно насквозь. Даже голос плавный и певучий. Сучка после случки расцвела. Хоть предупреждай, хоть лопни. Слишком громко думаешь, сестричка. Ты уже спокойнее была, не видев его год, а сегодня с раннего утра в эту хорошенькую головку так и долбятся мысли о любимых руках, губах и теле. Мои аргументы более весомы. А ты. Лживая дилетантка. Надо хотя бы попробовать научить тебя врать, потому что от всего, что ты говоришь, веет дешевизной и глупостью. Ты никому бы кроме него не отдалась. Если бы не удалось убить противника, ты бы убила себя. Он-то другое дело. Тут ты всегда согласна. И в войну, и в катастрофу. Умоляя о любви сопливым нытьем, так и ждешь момента, чтобы ножки раздвинуть, чтобы твой король и господин тебе присунул.

Краска ударила мне в лицо. Я была взведена, на грани, нервно раздергана, а эта сука всегда знала, где уязвимо. Куда бить.

— Гляньте-ка на нее. Покраснела, как маков цвет, почувствовав себя раскрытой. Почувствовав, что она ничего даже в своей головке спрятать не может. Стесняется теперь наша девочка. — Дэнелла демонически усмехнулась. — Зачем теперь-то стесняться, Лорели. Там, на озере, твоя одежда к ногам твоего престарелого кобеля летела со скоростью света. И не было никакого смущения. Только адреналин в крови. Глупости. Бросай. Видишь же, чем смачнее твоя реакция, тем приятнее бить тебя словами между ног. Стер насильник грубой рукой пыльцу бабочки. Какая трагедия. Правда, она позволила ему это сделать уже дважды. Нравится опытность мужчины, у которого была адова тысяча женщин, нежных и невинных, холивших и лелеявших его воронью мертвую тушу, лишь чтобы научиться вертеть той единственной, как ему хочется? Он вот преуспел. Ты бежишь к нему слепо. А он смеется, торжествует и ставит в списке таких же опороченных им бабочек напротив твоего имени уже второй крестик. А ты. Все такая же неизлечимая дура, как и была. Человек ли, вампир ли, снова ли человек, не имеет значения. Мозги изувечены. С каждым годом все более клинически.

Дэнелла сплюнула на землю.

— Верь, во что хочешь. — Я лишь покачала головой. — Я не беру свои слова обратно. Да. Мы танцевали с ним на помосте на празднике, но потом все кончилось. Мы разошлись. Ничего больше не было.

— Любые средства хороши, если пытаешься спасти полюбовника от смерти в муках, да, Лорели? Наказание сладострастных грешников — библейская тема, моя милая, оттого и вызывает трепет. Позволь мне двумя ударами доказать, что я права, а ты — дешевая шлюшка-некрофилка, которая отдастся за черные глаза и пару укусов. Можешь считать до двух. Раз…