Трапеция
Шрифт:
оборота, он промахнулся мимо ловитора, ударился о растяжки, упал на пол и
отделался сломанным пальцем. И тогда он решил, что ему везет, так везет, что
можно вставить тройное в номер…
Голос Марио затих.
– Я тоже всегда думал, что мне везет. Возможно, следует выяснить это раз и
навсегда.
– Мэтт, чтоб тебя, прекрати такие разговоры!
– Нет, Том, я серьезно. Если Парриш смог пережить это случайно, то я, наверное,
сделать. Надо только понять, как у него получилось.
– И как же ты собрался это выяснять? – разозлился Томми. – Пойдешь к медиуму
и вызовешь его дух?
Но Марио не повелся на подначку.
– Нет, конечно. Надо просто собрать все мои опыты с падениями и сложить
воедино.
– Это невозможно, – сказал Томми.
И тогда Марио поднял голову и посмотрел на него с улыбкой, от которой у Томми
кровь похолодела в жилах.
– На это у меня есть мнение самого Парриша. Или ты не понял, что то был он – тот
хромой парень, захотевший увидеть тройное. Он был прав, Том. Нет ничего
невозможного. Все на свете возможно, пока есть на свете глупцы, подобные нам
– готовые идти вперед и ломать шею.
– Ты окончательно и бесповоротно свихнулся! – взорвался Томми.
– Разумеется, – ответил Марио с той же жуткой улыбкой. – Чтобы делать
тройное, уже надо быть немного сумасшедшим. Везунчик, малыш, как ты не
понимаешь, что это я убил Барни Парриша? Убил так же верно, как если бы сам
спустил курок.
– Мэтт, какого черта… Ты даже не знал, что он мертв, пока нам Ридер не сказал!
– Я знаю. Но я все равно его убил.
– Да ты его не узнал, когда встретил! Ты его не видел с тех пор, как тебе было…
сколько?.. шесть или семь! Что ты несешь?!
Марио до боли вцепился ему в руку.
– Помнишь, что рассказал Барт? Он сказал, что, когда Парриш застрелился, с ним
нашли паспорт и газетную вырезку о молодом гимнасте, который делал тройное и
разбился. Это был я, Том… Я единственный в том году делал тройные. Мы с
Сюзан обсуждали это в больнице. Какой-то придурок накропал
душещипательную сказку – будто бы я покалечился на всю жизнь, больше не
смогу ни летать, ни даже ходить… Мы с Сюзан смеялись! А Барни Парриш
воспринял это всерьез. И застрелился, потому что знал, что это он начал всю
историю с тройными. Он просто не смог жить с этой мыслью и застрелился.
– Марио, нельзя же винить себя…
– А как он мог себя винить? Но он обвинил, и это была его жизнь. А я даже не
знал. Вот почему я хочу это сделать. Люди думают, что он неудачник, сдался. А
теперь у меня
должен быть снят, Том. Я не вынесу, если его снова поставят на полку. Я делаю
это для Барта. И для Сантелли. Но больше всего я хочу сделать это, – он
сглотнул, – для Барни Парриша. В честь того, кем он был. И потому что он так
много значил для меня. И потому что из-за него я там, где есть сейчас. И если
мне придется рисковать, я рискну. Это будет не первый раз в моей жизни, когда
я рискую своей шеей!
ГЛАВА 16
Впервые в жизни Томми не рад был вернуться в дом Сантелли. Это было
единственное постоянное жилье в его жизни, а теперь оно оказалось в
некотором смысле испорчено. Ему постоянно казалось, будто за ними
наблюдают, будто ни одно слово или действие не остаются незамеченными.
Никогда еще они не работали так усердно. Они беспрестанно консультировались
с Люсией о трюках, которые выполнял Парриш и его брат, а некоторые из них к
настоящему времени стали довольно редкими. Как-то Марио горько сказал:
– Рэнди Старр проигрывает пари, если не называет этот номер «Летающие
Сантелли представляют Барни Парриша!»
Все нервничали. Стелла будто бы постоянно пребывала на грани слез, Марио
был суровым, раздражительным и требовательным. Один трюк, принесший Барни
Парришу известность, успел кануть в Лету: двойное сальто с полупируэтом в
конце – жуткая штука, для выполнения которой требовалось сойти с трапеции на
скорости пушечного ядра, сделать два сальто, на той же дикой скорости сменить
горизонтальное вращение вертикальным и из тесного клубка выпрямиться в
движение вверх. Томми этот трюк приводил в ужас. Вольтижер приходил к
ловитору неровно, и было практически невозможно поймать его так, чтобы
распределить напряжение на оба плеча поровну. Никто со времен Парриша не
проделывал подобное на манеже.
– Брось, Мэтт, – настаивал он. – Мы играемся с теми же вещами, которые
оставили Джима и Парриша на земле.
Но Марио был непреклонен.
– У Парриша получилось, а значит, это возможно. А если это возможно, мы это
сделаем!
«Ну да, получилось, – подумал Томми. – И где он теперь?».
Вслух он ничего не сказал. И все-таки продолжал гадать, не поддерживает ли в
Марио суицидальные намерения? Не стремится ли Марио закончить так же, как
Парриш? Толкает ли его внутренняя вина на самоуничтожение?