ТрассаРассказы
Шрифт:
Белкин пытливо взглянул в глаза Лопухову, нагнулся, поднял тяжёлую железную плиту, долго недоверчиво разглядывал, но постепенно его пухлое лицо стало расплываться в широкую улыбку.
— С высокой вышки ты, Лопухов, дело понял. Я прямо заявляю — с высокой вышки.
— Дошло? — спросил Лопухов. — Значит, есть на чём шапку носить. — И заботливо посоветовал: — Ты, Володя, обуйся, а то зря босой по снегу толчёшься, захворать недолго. Ты мне подсобить должен, одному мне не справиться.
Прыгая на одной ноге, поспешно обуваясь, не спуская
— Ну и человек. Вот человек. Ну и человек, с самой величайшей буквы…
К костру подбежал, зажав под мышками озябшие ладони, худенький, молоденький бульдозерист, весь до плеч заляпанный заледеневшей болотной грязью. Сунув прямо в огонь окровавленные, в ссадинах, опухшие, сизые руки, звонко пожаловался:
— Четвёртый раз Пеклеванного вытягиваю. Увязнет, одна стрела торчит наружу, тяну — тросы лопаются. Завяжу бантом. Та же музыкальная история. Трах — и нет струны!
Взглянул на Лопухова, сказал извиняющимся голосом:
— Решил передохнуть маленько: морозом грунт крепче схватит, и за ночь, пожалуй, проскребу всю болотину.
Лопухов сощурился:
— Всему советскому народу порешили рабочий день сократить. Только один наш Ваня не согласный. У него своё мнение.
— Так, Василий Егорович, — взволновался бульдозерист, — я ведь почему так? Днём грунт не крепкий, приходится лежнёвку класть, сколько кубометров леса зря в грязь утаптывать. А ночью землю смороженную задаром пройти можно. Значит, сколько тысяч рублей сберечь можно.
— Хороший ты паренёк, Ваня, это я тебе официально говорю, — без улыбки произнёс Лопухов.
Подошла изолировщица Лина Саночкина. Поверх бежевого пальто она была обвязана большой, как одеяло, шалью. Попросила жалобно:
— Пустите, товарищи, замёрзла — сил нет. — Но тут же поспешно заявила: — Но вообще я уже привыкла работать при низкой температуре.
Бульдозерист, глядя на девушку, сказал мечтательно:
— А на Кубани летом ты, Линочка, как русалка, в купальнике работала. — Обернулся к Лопухову, сообщил радостно: — В Бухаре под землёй целый океан газа обнаружили, будем оттуда нитку тянуть. — И, кивнув на Саночкину, добавил заботливо: —Там ей тепло будет, даже жарко.
— Нам, газовикам, на семь лет расписание составили, насквозь всю землю трубопроводами прошьём, везде побываем, — заметил Лопухов.
Линочка дёрнула плечом и сказала вызывающе:
— Во-первых, бухарский газ мы будем тянуть на Урал, а там климат континентальный.
— Вот что значит полное среднее образование, — громко рассмеялся бульдозерист, — всё знает!
Девушка обидчиво и гордо вскинула голову.
— Считаю твой смех не уместным, — нервно засовывая выпавшие из-под платка каштановые прядки, заявила вздрагивающим голосом. — И вообще, если ты снова не будешь заниматься в школе рабочей молодёжи, ты не сможешь быть членом бригады коммунистического труда. Я тебя, Иван, об этом решительно предупреждаю.
— Ух ты какая строгая! —
Девушка сияюще быстро взглянула на бульдозериста, но тут же потупилась и сказала служебным тоном:
— Это только один показатель, а мы должны взять на себя целый коммунистический комплекс.
— Выходит, ты неполноценный? — уставился на паренька Лопухов. — Или отлыниваешь от чего? — Потребовал строго: — А ну, доложи пожилому человеку, из чего ты состоять должен.
Паренёк, шаркая по земле ногой, проговорил сипло:
— Ну, значит, давать самую высокую в мире производительность по своей части…
— Ну, и как? — осведомился Лопухов. — Получается? — Не дожидаясь ответа, заявил: — Я, ребята, не для хвастовства, а в порядке информации, всегда больше чем две нормы. С этой точки я для вас подхожу?
— Вы, Василий Егорович, — вежливо сказал паренёк, — автоматами пренебрегаете, набили руку на ручной, как потолочник много зарабатываете, а о дальнейшей своей перспективе не думаете.
— Значит, не подхожу?
Паренёк вопросительно посмотрел на Саночкину; не получив от неё помощи, кашлянул, пробормотал сконфуженно:
— Значит, пока нет. — И тут же поправился: — Но мы на вас, Василий Егорович, воздействовать будем, и тогда пожалуйста.
— Формалист ты!
— Я, Василий Егорович, просто очень высоко думаю о тех, кто в такой бригаде состоять будет, — тихо произнёс паренёк.
— А себя небось зачислишь?
— Вовсе нет, во мне пятно есть.
— Это какое же такое пятно?
Паренёк махнул рукой, попросил Лину Саночкину:
— Скажи.
Видя, что девушка колеблется, повторил повелительно:
— Говорю, скажи. Я своих пятен не боюсь.
— Он бульдозером столб телефонный своротил, никому не сказал, сам его на место ставил, провода соединял. А из-за того, что он один со столбом возился, люди сколько время без связи были.
— Что ж ты так?
— Я испугался.
— Испугался? Бульдозерист, он всё равно что танкист, должен быть смелым.
— Я смерти не боюсь.
— А прораба, выходит, больше смерти испугался, если сказать про столб не посмел.
— Вы его, пожалуйста, больше не критикуйте, — попросила девушка, — мы его и так сильно критиковали. И он ужасно всё сильно переживал.
Лопухов положил руку на плечо пареньку, сказал озабоченно, ласково:
— Это хорошо, что ты так расстроился. Нам люди-деревяшки вовсе не требуются. Нам люди очень душевные нужны. И с этого главная красота жизни будет. — Задумался, проговорил наставительно: — И правильно, ребята, что вы так высоко мерку под свою бригаду держать хотите. Только я так полагаю, выше темени её задирать ни к чему. Дерево кверху растёт не оттого, что его кто-то для этого дёргает. Подтягивать друг дружку можно, а вот дёргать — это не обязательно.