Трава и солнце

Мошковский Анатолий Иванович

– Тише, - прошептал Аверя, - не дышите.

– Что там, кто там?
– придвинулась к нему Фима.

– Чего там узрел?
– вполголоса спросил Аким.

– Тс-с!
– Аверя торнул его локтем в живот.
– Неизвестный. Снимает местность... Фимка, приготовьсь.

Холодок пробежал по Фиминой спине.

– Как - приготовьсь?
– шепотом спросила она.

– На заставу побежишь.

– А где он, где?
– заморгал ресницами Аким.
– В воде или на берегу? Переплывает Дунай?

–

Да вы что, ослепли? Смотрите!
– И Аверя показал, куда надо смотреть.

И Фима увидела. Увидела рослого человека в плаще с фотоаппаратом в руках. Он был далеко и сливался с деревьями и кустами. Но Фима четко видела, как он поднес к лицу фотоаппарат - объектив блеснул на солнце - и что-то снял.

– Румынию щелкает, - шепнул Аким.

Фима знала: фотографировать границу, все пограничные объекты и румынскую сторону запрещено.

– Аверь, - вдруг шепнула она, хорошенько приглядевшись.
– Какой же это неизвестный?! По-моему, это тот... с пляжа, с которым ты говорил вчера... Смотри, и очки у него... рост тот же...

– Ну-ну!
– шепотом запротестовал было Аверя, застыл на месте, впиваясь в незнакомца глазами, потом нехотя согласился: - Вроде ты права... Он.

– А я-то думала...
– чуть разочарованно сказала Фима.

Аверя, несколько секунд молчавший, повернул к ней посуровевшее лицо:

– Беги на заставу. Слышишь?

Фима фыркнула:

– Сам беги... Осрамиться хочешь?

– Ты слышала, что я тебе сказал? И в обход, не спугни. И чтоб быстро. А мы с Акимом будем вести наблюдение и следить за ним.

– Не смеши, - сказала Фима.

– И самого Маслова вызывай, начальника, скажи: группа Аверьяна Галкина обнаружила... Ну и все такое...

– Сам...

Аверя вдруг схватил ее за руки и крепко сжал:

– Я тебе приказываю! Приказываю, как заместитель начальника шта...

– Ну сходи, чего тебе стоит?
– перебил Аверю Аким.
– Он и в самом деле снимает то, что нельзя.

И Фима пошла - пошла не торопясь.

– Бегом!
– крикнул Аверя.

Фима пошла побыстрей.

Всю жизнь прожила она на границе, можно сказать у самых пограничных столбов, а никого не задерживала и даже не помогала задерживать. Правда, она много раз бывала на погранзаставе: с отцом, когда его задержали с лодкой за небольшое нарушение режима погранзоны - позже положенного времени возвращался; и когда они всем отрядом ходили сюда на встречу с пограничниками и осматривали их хозяйство: спортгородок, место для заряжания и разряжания оружия, глухую толстую стенку и два пограничных столба, совсем такие же, как на границе, только деревянные, и помещения, где живут служебные собаки...

До заставы было недалеко, с километр, и скоро Фима толкнула калитку у ворот и вошла в огромный, огражденный двор заставы. На вышке под острой крышей расхаживал солдат. Время от времени он смотрел

в бинокль в сторону Дуная.

Фима пошла к деревянному дому, на первом этаже которого за стеклянным окошечком всегда - днем и ночью - сидит дежурный.

Он и сейчас сидел там, парень в зеленой фуражке с очень знакомым лицом, хотя имени его Фима не знала.

Она нерешительно постучала в окошко. Ей было неловко - очень уж по сомнительному делу обращалась.

– Чего тебе?
– Солдат открыл окошечко.

– К начальнику бы.

– А зачем?

– Надо. Наш отряд ЮДП патрулировал...

– А где же пограничники, которые были с вами?

– Они в другом месте... С теми, кто подальше... А мы у порта...

– Минутку.
– Дежурный взял телефонную трубку и отчеканил: - Товарищ майор, докладывает дежурный рядовой Усенко. Здесь школьница требует, чтоб пропустили к вам.

Лицо рядового Усенко было подтянуто и сосредоточенно.

– Есть, товарищ майор, - сказал он молодцевато, положил на рычаг трубку и бросил Фиме: - Беги, третья дверь направо...

Фима пошла по коридору - в нем пахло вымытыми полами, гимнастерками и еще чем-то строго служебным.

Негромко постучала в дверь.

– Войдите!

Раздались быстрые - навстречу ей - шаги.

Вошла. Два стола - один начальника, другой - для совещаний. У стены железная койка под байковым одеялом. На одной стене - портрет Ленина, на второй - Дзержинского, с пристальным, целящимся взглядом из-под козырька надвинутой на лоб фуражки. На столе начальника - толстая книга с торчащей закладкой ("О'Генри", - прочитала на корешке Фима) и телефоны.

А лицо у начальника совсем не строгое, не военное, чуть полноватое, глаза мягкие, синие, добрые и губы не жесткие и вроде бы даже не очень волевые. И вообще - сними с него гимнастерку с погонами, пояс и сапоги, переодень в здешнее - ну рыбак рыбаком...

А говорят, он беспощаден и строг. Многие рыбаки даже недовольны: чуть нарушат погранрежим - штраф или запрещение на какой-то срок выходить на лодке.

– Что стряслось, девочка?
– Майор улыбнулся.

И Фима рассказала...

Она так и не успела увидеть, как пограничники забирали нарушителя. Когда Фима вернулась на берег, все было уже сделано и даже ребят там не было.

Часом позже Аверя рассказал ей, как все было. Возбужденный, обрадованный, посверкивая глазами и почесывая кудлатую голову, Аверя стоял у бревна - сидеть он не мог - и говорил:

– Только ты, Фимка, скрылась, мне не по себе: как бы не ушел! Конечно, и мы с Акимом могли бы попробовать задержать, да вдруг у него оружие?! А он ходит себе, ничего не подозревая, и щелкает оборонные объекты. Гад! Мы его выведем на чистую воду! И его дружка надо проверить, и этих, в купальниках, которые на желтых подушечках лежали, их тоже надо...