Трава и солнце
Шрифт:
– Как это его звали?
– спросил Селька.
– Помнишь, ты с ним...
– Да ничего я с ним... Ругался, и только. Все насмехался, гад, над нашим Шарановом: грязные канавы, вонища и как только вы тут живете, среди комаров и змей? Уходили бы...
– Куда уходили?
– резко спросил Аким.
– Неужели он так и говорил с тобой? А мне помнится...
– Еще хуже говорил. Все маскировался. То спросит, Румыния ли на той стороне, то начнет уверять, чтоб я ничего плохого не думал, что он не шпион, а очень даже преданный человек...
– Дурак он, вот кто!
– отрезал Аким.
– Настоящие шпионы - они поумней и не будут так открыто фотографировать местность, и никаких объектов здесь нет...
– Тебе завидно, что не ты первый заметил его? Да? Ничего, не бойся, я не жадный. Все мы заметили его по-равному: я, ты и даже Фима...
– Почему - даже?
– спросил Аким.
– Она что, полчеловека?
– Полтора!
– крикнул Аверя и рассмеялся.
Фиме не понравился его смех.
– Пойдем проверим: забрали других или нет?
– предложил Аверя.
Ребята ринулись к пляжу, где стояли автомашины и палатки туристов. Палатки и "Москвича" пограничники не тронули.
– Палатки-то на месте, а вот как их содержимое?
– улыбнулся Аверя.
– А ты бы хотел, чтоб их всех арестовали?
– спросил вдруг Аким.
– Да что ты! Жалел бы их, слезки проливал бы!
– передразнил его Аверя.
– Может, они хорошие ребята, а ты...
– Дай бог!
– вскричал Аверя.
Его стал злить глупый спор, где все было так ясно. Аверя вообще, насколько помнила Фима, не очень-то любил споры, особенно с таким человеком, как Аким.
– А я б хотел, чтоб они оказались нашими людьми, - сказал Аким, - и это было бы лучше всяких там наград за поимку и...
– Дам в рыло!
– вспылил Аверя.
– Поговори еще у меня... Я, что ли, за наградами стремлюсь?
– А кто тебя знает. Вон сколько знаком с тобой, а так и не раскусил, что ты за человек... к чему стремишься...
Фима с неприязнью посмотрела на аккуратно зачесанные назад волосы Акима и остроносые туфли фабрики "Буревестник", - он покупал их при ней в обувном магазине за семь рублей. Неплохой вроде парень, а воображает. Ходит в рубахах навыпуск, как приезжие, точит, как червь, книги и уж думает, что можно оскорблять таких ребят, как Аверя.
У Фимы с Акимом всегда были приятельские отношения: с ним и о новых книгах можно поговорить, и о кинофильмах, а сейчас она не сдержалась.
– Не дери, пожалуйста, нос!
– крикнула она и отошла за Аверину спину, хотя знала, что Аким с девчонками не дерется.
– Он за границу болеет, а не за награду. Сам, наверно, мечтаешь...
"Куда меня понесло!
– ужаснулась она.
– Ведь все не то говорю!" Даже Авере не понравилось, как она себя вела.
– Прекрати!
– Он дернул ее за кофту.
– Тоже мне подпевала!
– резанул Аким.
– Прячешься за его спину?
Фиме стало жарко и стыдно. Даже пот выступил меж лопаток. Она не нашлась, что ответить. Только
– Дурной ты!
Как назло, у пляжа появилась Алка - из девчонок только Фима и Настя Грачева были в отряде.
– Опять Фимка ругается?..
– сказала она.
– Грубая, не может без этого... Ну, как ваш улов?
– Одного диверсанта точно и троих под сомнением, - желчно проговорил Аким.
Алка сделала испуганные глаза:
– Мальчики, это правда?
– Это ты вчера им глазки строила, - сказал Аким, - этим туристам?
– Они диверсанты? Это ужасно!
– Заданий от них не получала?
– Аким с ухмылкой косился на Аверю.
Алка побледнела, голубенькие глаза ее в черных ресницах замерли, рот приоткрылся.
– Кайся, - проскрипел Аким.
– Дам в морду, - повторил Аверя.
– Не трожь ее, она не виновата.
Фима молчала в сторонке и не могла собраться с мыслями и чувствами, нахлынувшими на нее, - так все было сложно и запутанно: ей был неприятен Аким своим отношением к Авере, но с Алкой он вел себя как нужно; с другой стороны, в словах о диверсантах был удар и по Авере. Аверя хороший, но почему он вступается за Алку?
Ничего нельзя понять! Что за штука - жизнь: в хорошем есть и плохое, а в плохом - хорошее; и все это так перемешано, что не так-то просто отрезать ножом, отделить одно от другого. Это в кишмане - рыбьих кишках нетрудно отделить пузырь с желчью, чтоб все мясо не испортить, а в жизни...
От реки с котлом, наполненным водой, прошли мимо них две девушки в ситцевых платьицах. Лица их показались Фиме знакомыми.
– Куда это Левка запропастился?
– спросила одна - Два часа, как пропал, сказал: "Не спится, пойду погуляю", - и нет.
– Вернется. Верно, набрел на что-то.
Девушки скрылись в огненно-красной палатке.
– Съел?
– бросил Авере Аким.
– Это еще ничего не значит. Может, они и невиноватые, а один он и скрывает от них...
Фима вдруг хватилась, что пора домой: явилась вчера поздно и убежала тайком ни свет ни заря, когда все спали, чтоб мать не могла запретить ей уйти сегодня из дому.
Потом Фима вдруг вспомнила про бабку Матрену и про Авериного подшефного деда, которому тоже надо помочь. И побежала не домой, а к нему. Часа два таскала воду, мыла полы, сдувала пыль, бегала в магазин за хлебом и едва даже не столкнулась с матерью.
Перед тем как идти домой, решила искупаться. Добежав до реки, сбросила платье и готовилась уже нырнуть с мостков, как вдруг услышала голос Авери.
– Слабо, говорите? А вот смотрите...
Послышался плеск. Фима выглянула из-за кустов, росших у подножия корявой, полуразвалившейся от старости вербы, и увидела...
Нет, в это нельзя было поверить! На кладях на корточках сидел тот самый, в очках, тот самый, длинный, обнаруженный Аверей за неположенной съемкой, и, опустив вниз руки, смотрел на то место, где только что был Аверя.